Действующие лица

Я н в а р с к и й, писатель

Н е з н а к о м к а, молодая девушка.

Н е з н а к о м е ц, ее муж.

П а р е н ь.

Р е д а к т о р.

Действие первое

Комната Январского в общежитии. Сцена освещена слабо, интерьер обставлен убого. На сцене с правой стороны располагается окно, рядом стоит рабочий стол. (Примечание: в зависимости от времени суток регулировать свет: в дневное время комната освещается светом из окна, в ночное – лампой накаливания). На столе настольная лампа, стопка книг; на полу возле стола скомканные листы. За столом стул. Далее, ближе к заднику стоит диван, на котором Январский спит – хотя спит он крайне редко. Над диваном на стене висят часы, стрелки которых остановились на цифре «два». Перед диваном разостлан старенький и пошарпанный ковер. Справа от дивана (со сцены) стоит книжный шкаф, на полках которого расставлено множество книг. С левой стороны сцены в дверь входит Январский – мужчина средних лет с заурядными внешними данными; невысокого роста, одет в костюм из дешевой потрепанной ткани. Рубашка заправлена в штаны не очень аккуратно. В руках у него газета. На лице написано отчаяние, угнетение, глубокая депрессия. Иногда носит очки в кармане пиджака.

Я н в а р с к и й (ищет в карманах очки, но обнаруживает, что в кармане их нет). Стало быть, и очки потерял… Это куда уж замечательнее!

Угрюмо проходит к своему столу.

И чем это я богу не угодил?.. С ума можно сойти! Как же жить дальше? (Осматривается кругом). Больше не могу выносить эту тяжелую атмосферу – атмосферу нищеты и безнадежности. И… невыносимого – до боли невыносимого одиночества.

Доносятся крики из-за коридора.Январский быстрыми шагами проходит к двери и с шумом ее плотно закрывает. Хватается за голову.

А… Невыносимо!.. Животное что ли какое-нибудь завести? Хоть встречать будет. Да вот деньги нужны. Тут и себя одного прокормить не можешь, а животное как прокормить?.. Хм.

Садится, кладет газету, хватается за голову и смотрит прямо перед собой, о чем-то размышляя.

«И скучно и грустно, и некому руку подать. В минуту душевной невзгоды…»

Затем достает из кармана пиджака черный мешочек. Из мешочка – пистолет и рассматривает его.

Интересно, а каково ему (Лермонтову) было умирать?.. Нет, каково ему было жить? Никем не понятому гению. Страшно ли ему было умирать от выстрела? Или куда страшнее было жить? Да, страшнее, наверное, все-таки жить. Быть непонятым при жизни и получить славу гения после смерти – каково? Может быть, и я получу признание после смерти?.. Вряд ли. Скорее меня похоронят в общей могиле бедняков, а мои книги сгниют на полке моего книжного шкафа… Нет, собачья это смерть – умереть без признания. И не оставить от себя камешек с надписью: «Здесь похоронен великий писатель Январский В. Д.». И похоронят меня не на Ваганьковском или Новодевичьем кладбище, а в каком-нибудь подмосковном болоте… А впрочем, зачем мне такая жизнь? И зачем покупать пистолет, если можно было купить на эти деньги хорошее кушанье и отправить себя на тот свет сытым, но убив себя другим способом. Например, отравить себя газом: включить плиту на кухне и уснуть… Тогда пострадали бы другие жильцы. Нет! Не вариант… Или наглотаться таблеток – да только где их найти? Болеть – денег не было, денег нет и умирать… Или перерезать вены… Нет, нет и нет! Все это не то… Страшно, но очень хочу самоубийства. Самоубийство – это конец сумасшедших и великих – что, впрочем, порой одно и то же. Надо умереть от выстрела – так хотя бы не позорно. Хотя о каком позоре может идти речь? Был бы я знаменитым – вот тогда о моей смерти писали бы везде. А я кто? Нищий, но пока не спившийся пи-са-те-лиш-ка. Водки или пули? Надо выбирать… (Переводит взгляд на газету). Я даже не хочу открывать эту газету, даже не хочу видеть его имя. Он ведь украл мою идею, мой труд. А теперь он знаменитость, а я – ни-кто. Смешно еще то, что у меня нет даже доказательств… Зря я это сделал. Я ведь думал, что раз он знаменитый писатель, то непременно поможет мне подняться. А он немного изменил мою рукопись и выдал за свою… Никогда не обращайтесь за помощью к старым профессионалам, они не терпят на