Эти странные слова были написаны чёрным маркером на железных воротах, выкрашенных зелёной краской, которая уже порядком облупилась. Поверх этих ворот была натянута колючая проволока. По бокам их высились два увитых плющом столба с прожекторами. Эти столбы напоминали статуи девы Марии. По вечерам их «головы» озарялись нимбами.

Каждое утро Батый открывал ворота, вслушиваясь в их натужный железный плач, и смотрел на них в глубокой задумчивости. Он пытался понять, кто и для какой цели оставил это странное послание. Он любил ломать голову над подобными вещами, так как у него было много свободного времени.

Вообще-то, по-настоящему его звали Владимиром. Но все обращались к нему по кличке, просто так было принято в тех местах даже среди образованных людей. Кличка происходила от сокращения его фамилии. А в переводе с монгольского означала «драгоценный камень».

Это был немолодой, сутулый и бритый наголо человек. Его синие глаза всё ещё светились интересом к жизни, но под ними залегли морщины и синяки. Лицо, опухшее, всё в мелких шрамах, выражало усталость пьяницы, которому многое уже безразлично.

Батый уже несколько лет жил на свалке и работал сторожем. Скорее даже стражем. Он берёг эту своеобразную границу: по одну сторону ворот начиналась дорога из гравия, с оврагами по краям, которая вела в большой город и там сливалась с его многочисленными асфальтовыми артериями; по другую сторону ворот уродливыми исполинами высились огромные, высотой с трёхэтажный дом, кучи старого ржавого железа, чугуна, распиленных фрезой машин, арматуры, гниющего дерева, тряпок, бумаги, игрушек, телевизоров, бутылок. Ветер гулял среди этих унылых мусорных холмов и носил обрывки пожелтевших газет. Деревьев тут не росло, земля под ногами была обнажена. Лишь изредка можно было встретить чахлый куст или пучок сорной травы. Всюду, куда падал взгляд, простиралась пёстрая помойка, отгороженная от остального мира бетонным забором и зарослями репейника.

Это был его маленький город. Кучи мусора напоминали дома. «Город» был обитаем. Над свалкой с мерзким карканьем кружилось вороньё. Взъерошенные птицы рылись в мусоре и шумно делили добычу. Конкуренцию им составляли огромные серые крысы, которые совершенно не боялись людей. И уж тем более старика-сторожа, к которому привыкли как к части пейзажа. Батый звал их народом.

Он любил играть с крысами. Бывало, поднимет камень, размахнётся, а крысы мигом прячутся в завалах мусора. Опустит руку, крысы тут же вылезают обратно, внимательно наблюдая за человеком.

Крысы – очень умные создания, почти как люди. За несколько лет обитания на свалке Батый отлично изучил их повадки, многих он узнавал «в лицо» и вполне спокойно чувствовал себя в их обществе. Даже когда засыпал, сидя на каком-нибудь продавленном и гнилом диване с недопитой бутылкой водки, а самые наглые из них залезали на него и грызли его одежду.

Он всегда был одет в зимнюю кожаную куртку, из дыр которой отовсюду торчала размочаленная подкладка. Летом Батый носил эту куртку на голое тело и выглядел в ней нелепо. Зимой поддевал под неё вязаный свитер и спокойно пережидал даже самые суровые холода.

Он ходил, опираясь на длинную палку, которая служила ему костылём, когда он сильно напивался, а ещё этой палкой он ворошил мусор в поисках чего-нибудь полезного в его немудрящем хозяйстве или отгонял крыс.

На свалку свозили мусор со всего города, тут его сортировали на «полезный» и «бесполезный». Железо резали на куски, которые грузили в «КамАЗы» и увозили на продажу. Бумагу, бутылки, жестянки и тряпки сдавали в переработку как вторсырье. Детские игрушки, старая мебель и прочая рухлядь оставались здесь навсегда.

Каждое утро Батый открывал ворота, пропуская машины с мусором, а вечером закрывал их на большой железный засов.

Обитал он в деревянном вагончике-сторожке, покрашенном в тот же цвет, что и ворота. Крыша вагончика была обита листами жести и во время дождя страшно шумела. Рядом располагались умывальник и странное сооружение из досок, поддерживавших чугунную ванну, к водостоку которой был присоединён шланг. В ванне скапливалась дождевая вода, и когда ее собиралос