Дорога оставалась прежней. Шоссе летело вперед, на спусках захватывало дух и начинало сладко ныть под ложечкой, а на подъемах, чтобы не снижать скорость, приходилось то и дело щелкать коробкой передач. Дорога «держала», вела все дальше и дальше, не давала расслабиться. Лучше не думать. Лучше вообще ни о чем не думать. Да и когда ворочать мозгами, если надо во что бы то ни стало обогнать вон тот красный седан? А еще лучше – вот этот черный, грозный внедорожник, до самых окон заляпанный грязью, который, кажется, никуда и не торопится?

Затем надо аккуратно вписаться в крутой поворот, чуть завалив «Ямаху» на бок и поддав газу. Выровнять его, сильной рукой удержать на дороге, чтобы пошатнувшийся мотоцикл не сдуло порывом ветра от встречной фуры.

– Отлично! – бормотал он сквозь зубы. – Главное, не думать. Ни о чем не думать. Все будет хорошо!..

Двигатель «Ямахи» пел обычную песню дороги. На мостах и эстакадах она прерывалась отчетливой барабанной дробью эха от ограждения и почти стихала, когда мотоцикл шел накатом, чтобы потом, когда водитель тронет ручку газа, снова взорваться победным рокотом.

Стоило отъехать от города каких-нибудь триста километров, как дождь закончился, тучи ушли на восток, за спину, и скрылись с глаз, стоящее в зените солнышко начало припекать, пришлось остановиться и снять дождевик.

И все-таки что-то изменилось в дороге. Теперь она была равнодушной к нему. И все чаще казалась неприветливой. Вернулась тревога. На самом деле тревога и не уходила никуда, просто за повседневными заботами Авдей спрятал ее так далеко, что и себе, и другим казался спокойным, даже равнодушным.

Зря они собрались так далеко. Или не зря?

Глянул в зеркало заднего вида. Кира, все еще затянутая в черный дождевик, теперь догнала его и неотступно следовала за ним на своем ярко-синем «Сузуки», висела на хвосте, не отставала. Да и когда она отставала? Всегда рядом. И как только поспевала на своем задохлике? Не понятно. Он как-то пытался поездить на ее мотоцикле, но быстро сдался. Двигатель слабоват, на обгон путем не пойдешь, того и гляди, помрет не вовремя. Да ну на фиг. А ей, – надо же! – нравится.

Авдей включил поворотник, притормозил, убедился, что жена заметила маневр, окончательно сбросил скорость и направил мотоцикл на обочину шоссе. Надо было размяться, да и Кире наверняка надо снять дождевик.

– Ну как ты? – спросил, когда она, заглушив мотоцикл и подпрыгивая на одной ноге, слезла с высокого эндуро и подошла, стягивая перчатки и подняв стекло открытого черного шлема.

Лицо Киры скрывал подшлемник, и она стянула его вниз, чтобы можно было разговаривать. Серые глаза блестели, выдавая лихорадку. Губы из розовых стали ярко-красными, на щеках разгорелся румянец.

– Да что-то не очень, – с нездоровой хрипотцой ответила Кира.

Авдей взял жену за руку. Рука была горячей. Очень горячей.

Нехорошо.

– Лекарства-то есть?

Кира виновато вздохнула.

– Ну что-то есть.

– До вечера продержишься?

– А куда я денусь? Да нормально все, Авда, только горло болит. На ночевку остановимся пораньше, ладно?

– Конечно, – Авдей приобнял жену, на всякий случай оглянулся на дорогу, нет ли машин. А то мало ли что могут про них подумать. Стоят два мотоциклиста, обнимаются. Народ нынче такой пошел: сначала поколотят, а потом разбираться будут, где тут кто!

Машин не было.

Сейчас, когда Авдей прижал к себе жену, стало видно, что он на голову выше нее, намного шире в плечах. Кира была рядом с ним просто ребенком из детского сада – невысокая, тоненькая. Авдей наклонился к жене, стукнулся шлемом о ее шлем, потерся носом об нос.

– Не раскисай! Все будет нормально. Обещаю.

День начинался неплохо. Выехали из гаража они, правда, поздно – в одиннадцать и сначала попали под дождь. Но теперь-то погода налаживалась! Чтоб ей пусто было, этой продавщице! На фига она дала холодную фанту? Кира же просила теплую дать!

В глубине души Авдей знал, что дело не в заупрямившейся продавщице, которой, может быть, просто не понравилась красивая мотоциклистка в сопровождении синеглазого мужа. Дело в том, что Кира нездорова. Не было б холодной фанты, которую она едва пригубил