Любовь в эпоху перемен
Лорена Доттай
Маленький роман о любви, нежной, чистой и самоотверженной. О любви, поднимающей над повседневностью и помогающей выжить на фоне турбулентных исторических событий. Это попытка спустя годы переосмыслить и объяснить, что же на самом деле произошло в прошлом, и почему чувства не угасают, и надежда на встречу с родственной душой продолжает жить в сердце.
Любовь в эпоху перемен
Лорена Доттай
Wer jetzt allein ist, wird es lange bleiben
wird wachen, lesen, lange Briefe schreiben
und wird in den Alleen hin und her
unruhig wandern, wenn die Bl?tter treiben.
Rainer Maria Rilke
И кто сейчас один, так будет долго длиться,
он будет бодрствовать, читать, писать посланья,
и будет по аллеям там и сям
бродить, когда листва приходит вся в движенье.
Райнер Мария Рильке
© Лорена Доттай, 2018
ISBN 978-5-4493-4347-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Tempus epistolae scribendi
Его звали Алекс. Я думаю, он чему-то научился у меня, возможно, в физическом смысле. Но что же я у него переняла… Нет, это было не физическое, это было нечто, что сносит человека с места, а потом… Когда буря прошла, человек возвращается на место, а места этого нет, и ему нужно заново учиться жить…
Его звали Алекс и он был высокий и стройный. «Он был высокий и стройный, как это юное дерево», – это цитата. Цитирую себя. Мы учились друг у друга, очень жадно учились, как будто умирали от жажды. Трудно нам было насытиться друг другом и пьянели быстро.
Но почему, собственно, я говорю «был», почему говорю «звали»? Он продолжает для меня быть, он продолжает жить, я даже представляю, что он ничуть не изменился внешне. Как будто не прошло восьми лет. Возможно, и не прошло. Для меня.
Героиню в фильме спросили, в чем секрет ее молодости: она не старилась в течение двадцати пяти лет. – А как же она могла состариться, если она ждала его? Временами и я думаю о своем теле, оно тоже не хочет стариться, наверное, тоже ждет. Ждет чего?
Его зовут Алекс.
Задаю себе время от времени вопрос: кто из нас тогда умер и теперь бесцельно и бесплотно бродит по земле, а кто продолжает жить дальше? Кто тогда умер, когда неизбежность стала ясной и тотальной?
Христиания
Той ранней осенью я приехала в Христианию и бродила по городу временами голодная, временами замерзшая, но все же счастливая, наслаждаясь свободой и в надежде, что смогу исцелиться от своей неизлечимой болезни.
Некому было убирать пожелтевшие листья с дорог, они хрустели под ногами, пока не пошли дожди, пока я бродила по улицам, а все улицы старого города приводили к реке. Листья издавали еще мягкий и приятный запах тления, умирание происходило торжественно и празднично, и я радовалась всей душой каждому дню, не оборачиваясь назад и не давая воспоминаниям подавить себя.
Я не сопротивлялась лишь моим прогулкам: какую бы улицу я ни выбирала, я все равно приходила к реке, как будто ходила не по городу, а по лабиринту. А потом я сидела на камне у реки и думала о том, что жители города такие же странные, как этот лабиринт. Мне казалось, что я поняла теперь и смысл приезда в этот мне полузнакомый город и мое предназначение. Я собиралась отдать последние годы жизни бесцельному с точки зрения остальных людей существованию, которое выражалось в одиночестве, в долгих прогулках и сидению на камнях.
Когда я видела, как воды проносят себя мимо берега на протяжении многих часов, я понимала, что это на самом деле не волны и не воды, а какая-то неведомая неистощимая энергия природы, которой не хватало мне. Светильник моей жизни угасал, и я пыталась взять немного жизни у деревьев и воды.
В ту осень мне было легко смириться с чем угодно, особенно со смертью, но какое-то глубокое знание жило во мне, что время еще не пришло. А смерти было достаточно вокруг: местные жители так привыкли к каменным гробам на улицах, что перестали их замечать, они выросли с ними, с этими полуразвалившимися, старыми, в полметра кирпичной кладки, зданиями. Старая поликлиника была одним из