Внутренности
I
Федерико Гарсиа Лорке №2
тишина
Маяковский
гумбертовское
II
ты всю ночь прождала
пережидая на Арбате
даже красивые кожаные перчатки
конечно, Бог
между мной и тобой
III
Солярис (Тарковский)
осознанность
в моих ночных кошмарах
4’33
диагноз
мы слишком волшебны
IV
моя тихая заводь
в этом доме вырастали любимые дети
туманное
быть может
корабли
кавказское
V
Париж – это виолончель
что ты грустишь, мой маленький бог
она звенит колокольчиками
сигарета
Париж
VI
у меня характер Пикассо
гладильщица
Винсент
Модильяни
VII
предчувствие битвы
Александр
очередное
если ты воин
чем ближе к победе
Афина
VIII
пройдя последний, седьмой, круг ада
увидеть море
мой ангел с увесистым сердцем
пора бросать писательство
IX
небожитель
на стороне зла
мы родились на горе
небесное
X
Тристан
в эту пору рубиновых кленов
в долине нежности
Моцарт
у меня замирало дыхание
XI
дорогая моя светлая девочка
я встретилась с тобой задолго до
вокзал
танец
переживи стих
XII
смерть в Венеции
услышь как плещет вода в этом стихе
Корфу
лисы
скрипач
Макбет
I
Федерико Гарсиа Лорке №2
Било пять часов пополудни.
Было точно пять часов пополудни.
Принес простыню крахмальную мальчик
в пятом часу пополудни.
И корзину с известью негашеной —
в пятом часу пополудни.
А над всем этим – смерть,
одна только смерть
в пятом часу пополудни.
Ф. Г. Лорка
мне плохо – кружится голова,
контрастна температура кожи
твоим стихам.
теперь все делю пополам с тобой —
пополам,
как обреченный, на краешке
ледника.
я помню цвет этих глаз
перед натиском стывших дул —
уже было ясно все —
ты искал Её в каждом дне,
и, в свете твоих бесконечно песочных лун,
я псом андалузским так же плетусь за Ней.
и скрежет металла, и крик за моей спиной,
мир катится к чёрту, но я без тревог иду, —
нам Смерть умещается тонким пером в ладонь,
и память, как кудри, разносится на ветру.
тишина
слушай, сын, тишину —
эту мертвую зыбь тишины,
где идут отголоски ко дну.
тишину,
где немеют сердца,
где не смеют
поднять лица.
Ф. Г. Лорка
я учусь отступать в тень, разжимая неспешно пальцы,
подталкивая тебя к новому горизонту.
потому что любовь – это вальс. потому что здесь Франция,
потому что всю жизнь я борюсь за личностную свободу.
я становлюсь плохой. кому теперь можно верить?
мы – целое поколение, преданное отцом,
рыдающее на пепелище, надежду разносит ветер.
как я боюсь повернуться и посмотреть прямо тебе в лицо.
зачем мы сюда приходим, зачем мы такие дети?
зачем эти прозрачные доверчивые глаза?
нас порешают тихо, за городом, на рассвете,
когда к оврагу подтянется солнечная полоса.
Маяковский
И в пролет не брошусь, и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною, кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
В. Маяковский. Лиличке
дни идут
как горошины из стручка в детстве
ссыпались в оборки платья.
как деревянный колодец со скрипом натянутого ведра.
как непрошеные объятия
вернувшейся с молоком старухи.
как вытянутые от скрупулезной работы руки.
как вечная кинолента без монтажа.
как порез лезвием втрое сложенного ножа —
дни.
март еще не разменян, но обречен.
она одергивает плечо. —
четырнадцатого покончу счёты.
свобода сгорбливается в крючок
того коридора, где вешал свое пальто,
где сердцем, не лёгким, постиг глоток,
и строки рубил, и вмещал меж строк
взведенный дважды (не у виска) курок.
Там. я узнаю, что Бог. Есть.
и что решения исконно равны нулю,
что смыслы все закольцованы в ЛЮБ – ЛЮБ – ЛЮ *.
*отсылка к кольцу Маяковского с выгравированными на нём инициалами Лили Юрьевны Брик
гумбертовское
у этой Лолиты
колени-бритвы,
губы в яркой помаде,
рыжие пряди,
спадающие на спину.
я её кину. однажды кину.
она привлекает как тень эбена
в дыму африканского пекла
она шикарна и обалденна, —
я сделаю с неё слепок
такой же бледный и воспалённый,
веснушчатый и оплошный, —
и этим гением озарённый
я её к чёрту брошу.
она спускает меня на