На почерневшей могильной плите небрежно выбита надпись: «здесь похоронена Ястребова Ирина Сергеевна, в уголовном мире известная так же, как „красная Кассандра“, крёстная мать мафиозной пирамиды». И внизу плиты мелко, как будто на скорую руку, нацарапано: «так же известна, как „малышка два кинжала“, убийца нескольких десятков невинных людей». И между этими двумя надписями выбито время её жизни: девятнадцатое мая тысячи девятьсот восемьдесят второго (19.05.1982) – шестое февраля две тысячи одиннадцатого (06.02.2011). А начиналось всё довольно мило…
Иришка росла в обеспеченной семье. Была примерной девочкой. До поры, до времени. Блондинка с лёгчайшим оттенком рыжины, и удивительно красивыми зелёными глазами (передались от мамы), и милым личиком. Маленького роста и небольшого веса…
Когда девочке было четырнадцать лет, её родители развелись на почве враждебных интересов по жизни. Но, это не так важно. Важно совсем другое. Через полгода после развода, после бесчисленных поездок в суд о разделе имущества, мама наконец-то отвоевала право забрать Иришку к себе. И мамаша запила. Бухала беспробудно. Спустила все деньги, что получила при разделе, да ещё в серьёзные долги залезла. А отдавать и не думала. Очень скоро начались нервные звонки кредиторов, сначала с вежливым предложением вернуть назад занятые деньги, а затем с конкретными угрозами, которые с каждым разом становились всё серьёзнее. Мамочке Иры было на это наплевать. Она наслаждалась душевным спокойствием. И никакие угрозы не могли заставить её выйти из такого состояния. Абсолютная эйфория. Полнейший душевный покой…
Иришке мамино пьянство и угрожающие звонки (при нескольких таких она присутствовала лично) очень сильно надоели, и она сама решила попробовать выпить. А дело было так…
Поздний летний вечер. Почти ночь. На улице тепло. Окна в квартире открыты нараспашку. Мать пьёт на кухне, и покуривает там же. На кухне дым столбом. Мамаша на стуле уже не сидит, а полулежит. Пустой взгляд. Тут тихо входит девочка.
– Мам. – в детском голосе слышится сильное отчаянье.
– Чего тебе? – небрежно спросила мать, выпуская очередную порцию густого, разъедающего глаза, дыма.
– Мне очень скучно.
– Развлекись как-нибудь. Почитай, например.
– Что почитать? – в голосе девочки уже не отчаянье, а полнейший пофигизм.
– Не знаю. Отстань, мне и так паршиво.
– Может тогда хватит уже пить?
– А ты мне не указывай, малявка – мама внезапно сорвалась на крик – заткнись, и молчи в тряпку! Как же ты мне надоела! Надо было тебя отцу отдать. Серёга тебе-бы показал, что такое жизнь! У тебя всё есть, что тебе ещё надо?!
– Счастья. Но ты всё равно не поймёшь…
Сказав это, Иришка взяла ближайшую к ней открытую бутылку, и опрокинула в себя до дна одним махом. Допила, и со всей силы ударила бутылкой по столу. Донышко бутылки не выдержало. На пол полетели осколки. Срыгнула, крутанулась на пятках, и ушла спать. У мамаши глаза на лоб полезли. Но она ничего не сказала. А зря…
А на утро её нашла дочь с четырьмя наживными ранениями в груди и ножом в руке. Мама сидела на том же стуле, только под ним была приличная лужа ярко-алой крови. Ранения были соединены несколькими изящными линиями в виде кельтского креста. Окна в квартире почему-то были закрыты наглухо. Похоже, что именно поэтому на кухне стояла такая сильная вонь. На безумный крик девочки сбежался весь двор…
Первой прибежала тётя Люда, соседка по лестничной клетке. Долго звонила в дверь. Иришка с трудом сумела расслышать этот звонок сквозь собственный крик. Побежала открывать.
– Что случилось? – озабоченно спросила соседка. Но, лицо девочки было красноречивей любых слов. Она молча кивнула в сторону кухни, смахивая горькую слезу. Соседка прошла туда. Только пересекла порог кухни, застыла, как вкопанная. Иришка видела, что по спине соседки пробежала нервная дрожь. Соседка повернулась к Иришке. Глаза почти вылезли из орбит от увиденного. Рот открылся в немом крике. Лицо выражало животный страх и сильнейшее отвращение. Соседка попыталась что-то сказать, но только тихонько пискнула, и рухнула навзничь к Иркиным ногам. Девочка быстро привела её в чувство.