Предисловие автора

Я писал стихи до двадцати четырёх лет. Все мои поэтические опыты, за исключением нескольких переводов, остались в двадцатом веке и не перешли в век двадцать первый.

Считая себя в первую очередь прозаиком и готовясь к большой писательской славе (ха-ха!), я относился к рифмоплётству несколько пренебрежительно и обращался к нему крайне нерегулярно. В какой-то момент мне пришлось и вовсе усомниться в целесообразности поэтической деятельности, посчитать её нелепым и даже постыдным занятием, нажать на Большие Поэтические Тормоза и никогда не жалеть о том, что больше я не насилую себя поиском рифм и ритмических конструкций. В сознании моём укрепилось понимание о своём поэтическом творчестве как о забавном, но в целом бестолковом периоде жизни.

Однако, переступив рубеж сорокалетия и ведомый странными ностальгическими позывами, я стал раз за разом обращаться к своим поэтическим произведениям и неожиданно для себя обнаружил, что были они вовсе не так уж плохи, как казалось мне порой в прошлом.

Цикл авангардных стихов «Гимны накануне» видится мне сейчас и вовсе чрезвычайно оригинальным и дельным погружением в тёмные пустоты творчества и человеческого сознания. Более традиционный (и более ранний) цикл «Суровый декаданс» при всей его подростковой депрессивности и сюрреалистической напыщенности тоже обладает хорошим и цельным замесом. Любопытными показались мне сейчас и тугой венок сонетов (конструкция собственного изобретения) «Покорение Эдема», и даже написанная в пятнадцатилетнем возрасте поэма «Огненные ночи». В них есть свой сдвиг, своя интонация, своё бурление. Определённое литературное вещество таится и в переводах.

Прекрасно понимая, что никому, по большому счёту, кроме меня самого эта книга не интересна, я всё-таки рискнул оставить в истории робкий электронно-печатный оттиск одного из человеческих сознаний в самый, пожалуй, интересный период его жизни. Этот период – промежуток между детством и взрослой жизнью. Период бурлящий, отчаянный, восторженный. Период, наполненный большими ожиданиями и светлыми, но несбыточными надеждами.

Огненные ночи

Поэма

Я родился

душным вечером,

в обрамлении пальм,

под опахалами евнухов,

Абсолютом благословенный.

И запах падали смутно ощущался в воздухе,

и чёрные птицы

тревожно кружились в небе,

и колкие травы

игриво ласкали тело.

Негритянка – мать моя – заверещала

И, стоя под грозными сводами

Мраморного дворца,

Мутными белками глаз

Взирала на меня печально.

Жаркие ветры зной

несли из пустынь

и, обвевая меня, улетали.

И мир,

этот мрачный,

безумный колосс,

принимая моё крохотное сознание,

оставаясь внешне спокойным,

почти безразличным,

бестрепетным,

совершил вдруг одно колебание

в безднах своей таинственности;

и, почувствовав его,

изведав

страх, бывший тем движением,

осознал я внезапно

и внезапно постигнул

мощь своего величия.

Воздух

обучил меня дыханию,

а земля – движению и покою.

Но суть окружающего не всегда

проявлялась мне отчётливо

и естественно:

часто не мог я понять

структуру сфер и строение

отдельных частей мироздания.

Мне казалось, что они

не соотносятся

с моим существованием

и развитием;

и перестав воспринимать их разумом,

я поглощал эти странные отражения

лишь какими-то

неведомыми чувствами,

что скрывались во мне —

и тайна

превращалась сейчас же в явь

и одаривала меня

истиной.

Почему-то нежность казалась злобой,

почему-то это казалось мне…

Ибо звери

при моём появлении

глухо рычали

и скалили

свои алчные, беспощадные дёсна,

что вырывали клочья мяса

из доверчивых

и послушных тел.

Но вникая

в их сморщенные души,

я обжигал их

холодом отчаяния,

и, поняв,

кто я есть в действительности,

они сникали,

и глаза их тускнели;

смиренно подползали они

и лизали

мои тонкие, белые ладони,

в чьих венозных изгибах

было спрятано

моё прошлое,

настоящее,

моё будущее…

А потом они убегали вдаль,

унося свой стыд

и моё к ним презрение.

И волны шур