Царство Мертвых

Александра Сирунавичюте

Этот мир совсем не похож на наш: здесь оживают мертвецы, блуждают духи, а великая царица, являющая из себя земное воплощение богини смерти, показывает путь спасения. Солнцерожденный легат, гордо носящий доспех, без которого невозможна жизнь в пустыне из-за яда, витающего в воздухе; усопший жрец, являющийся пророком; богиня-шакал, представляющая из себя и смерть и жизнь одновременно; все эти персонажи заключены в вечном поиске света, в поиске истины, в борьбе с судьбой в бесконечном движении событий. На страницах оживают легенды, боги и страх.

«Я повелитель Света, и смерть вызывает во мне отвращение. Я вознесен на пьедестал мой, и на место мое, и на престол мой. Я первородный Бог первичной материи, Божественная душа, равная Душам бессмертных богов, и само тело мое есть вечность.»

ПАПИРУС ПЕРВЫЙ

ГОЛОС СТРАНЫ ЗАХОДЯЩЕГО СОЛНЦА

Она смотрела на иссушенное тело, впалые глаза мертвеца едва просвечивали сквозь потрескавшиеся за тысячелетия бинты. Руки безымянного усопшего были крестом сложены у него на груди, между пальцев его тянулась золотая цепочка, покрывшаяся вековой пылью подземелья. Запах стоял отвратительно удушливый, но только он, только смрад гробниц, оставался не ядовитым для тех, кто населил пустыню спустя множество тысячилетий, кто перенял обычаи некогда существующего и процветающего в песках народа, оставшегося навсегда нерушимой памятью в вечности.

Небесно-голубые глаза женщины возвышающейся перед телом мумии не отрывались от его лица. Сквозь бинты она видела живое призрачное лицо, оно улыбалось ей и сверкало в ответ своими черными блестящими бессмертием глазами. Руки, его полупрозрачные конечности, растворялись в воздухе, когда он медленно поднимал их от своего лежачего тела и обводил кругом, словно что-то показывая той, кто навестил его впервые за много-много лет.

Ее белое лицо было каменно-холодным и таким же бледным, как мрамор; она пыталась понять галлюцинация ли это от сдавленного и ядовитого воздуха или перед ней, прямо в этом черно-сером коробе, и вправду наполовину ожил мертвец. Видит ли она его очистившуюся от грехов душу, которой позволили воссоединиться с телом, или все это лишь пугающая игра ее воображения.

«Тогда я спросил у мумии, – вспоминала она отрывок из одного произведения. – удалось ли ему отдохнуть от пыток, мумия ответила: да, отец мой: те, кто терпел муки, удостаивались жалости. Как только воскресенье заканчивалось, нас снова подвергали пыткам… Как только мы оправлялись от одной пытки, нас тотчас подвергали другой, еще более ужасной… И когда он наполнил пасть моей плотью, все монстры, окружившие меня, стали набивать свои..» Эти строки полоснули по ее душе, словно острие хорошо заточенного ножа медленно вонзилось в ее плоть: боль сначала показалась ей несильной, мгновенной, а затем становилась все сильнее, сковывая ее толстыми цепями, сдавливая ее в крохотном удушливом пространстве, словно в гробу.

Ее мысли дурманящим туманом объединяли строки из давно забытой ныне живущими книги с мертвецом, лежащем перед ней. В голове медленно и томно созревал вопрос, который вырвался из ее уст невольно, обрушился прямо у глубину полутьмы.

– Как ты погиб, отчего ты так молод? – ее голос разнесся по густом воздуху, отразился от стен и медленно унесся в черные узкие коридоры, отходящие от погребальной камеры в разные стороны.

Мумия говорила, губы смуглого парня в бинтах шевелились, но она его не слышала.

– Я не слышу тебя… – прошептала она с некоторым разочарованием.

Мумия протянул к ней руки, он не мог шевелить больше ничем, кроме своих тонких конечностей. Тело его лежало на дне глубокого черного короба, приковывая его к земле. Пальцы его потянулись к лицу девушки, она поняла, что он просит ее наклониться.

Она схватилась за край короба и глубоко наклонилась в него. Изнутри подуло теплом и чем дальше она наклонялась, тем сильнее его чувствовала. Ее слух уловил бархатный идущий из самых глубин существа шепот.

– Меня зовут Атет, – заговорил он. – И моя душа чиста, но жизненный путь мой был нелегок. Ты видишь эту гробницу, видишь насколько бедно похоронено