Берега, берега, берег этот и тот,

Между ними река – моей жизни…

Между ними река, моей жизни течет,

От рожденья течет и до тризны…

А на том берегу – незабудки цветут

А на том берегу – звезд весенний салют

А на том берегу, мой костер не погас

А на том берегу, было все в первый раз…

    (Юрий Рыбчинский)

Куда все уходят, куда?

Бегут, как подземные реки.

А кажется мне и не реки,

Куда все уходят, куда?

Слагают иные союзы

Попутчики славы моей…

Куда все уходят, куда?

Не знаю и думать не буду.

Я знаю, уходят отсюда,

И в сердце навек, навсегда

Бедою открытые двери

Грозой за собой затворив

    (Алла Пугачева)

От автора

Я благодарю людей, прошедших через мою жизнь, через моё сердце – друзей, родных, любимых. Живых и ушедших, оставивших неизгладимый след в моей душе. Люблю вас, тоскую о вас, благодарю вас, надеюсь на встречу на том или этом берегу. Простите за все, если можете.

Все имена и фамилии в книге изменены, совпадение с реальными людьми абсолютная случайность, за исключением имен моих близких родственников, которые в силу обстоятельств уже не смогут предъявить мне претензий.

    Наталья Волохина

Гурий

Мой дед был младше меня на девять дней. Я родилась первого числа львиного месяца августа, а он десятого. Поэтому, он хоть и считался главой прайда, старшинство получалось моё. Дедушка приходился братом своей жене Дарье Григорьевне – тоже был Григорьевич. Имел Райское происхождение – звался Гурий. Из любимых сказок мне было известно, что Гурии живут в Райских кущах и поскольку они все особы женского пола, получалось, дедушка у них главный. Когда племянница называла его коротко «дядя Гутя», сразу же получала от внучатой Гурии выговор.

Потрясением стала встреча с женщиной – Гурией, тёткиной соседкой, оказавшейся на поверку Бабой Ягой, сидевшей в валенках при тридцатиградусной жаре на завалинке своей развалюхи. Наличие у старухи черной курицы убедило в её ведьмачестве и оправдало отсутствие у избушки ног. Сперла их шустрая квохчущая шельма! Оправившись от испуга, признавать старуху Гурией я категорически отказалась.

Гурий Григорьевич – «белый» брат «красного» командира. Первое надолго определило его на земляные работы, второе спасло жизнь.

Главное! Ни у кого не было такого красивого стеклянного глаза, как у деда. Впрочем, дедом его назвать было трудно, даже в пору моей юности. Когда в воскресный день мы совершали ритуальное шествие по «нашему» маршруту, все незнакомые принимали его за моего отца. Григорьевич в синем габардиновом костюме, голубой рубашке с распахнутым воротом, высокий, благоухающий воскресным одеколоном, ведет за руку маленькую девочку кукольной внешности и размеров. Дюймовочка состоит в основном из пышного платьица, полыхающего алыми маками, и красного банта. Дедушка го-о-ордый! Я первая и единственная, пока, внучка, он сам дал мне необычное, звучное имя, каждый выходной гуляет с ребёнком, как молодой папаша. Мы идем по родной улице Горького к знакомому магазину, покупаем две шоколадки «Аленка». Большая пойдет на угощение домашним, а маленькая, размером с ладошку, принадлежит только мне. Фантики со сказочной Аленкой аккуратненько укладывались в жестяную, раскрашенную коробку. Дальше в маршруте место тайное, запрещенное бабушкой страшным заклинанием: «Близко с ребенком не подходить», – уличная пивная. Одноногий стол гораздо выше меня, на уровне глаз только металлические крючки для авосек да дедовы синие брюки и начищенные ботинки. Вокруг дядьки, сдувая пену, пьют пиво, жуют рыбку, блаженно покуривают. Что делает дед мне из-под стола не видно, поэтому на бабушкин вопрос, пил ли он пиво, с чистой совестью отвечаю: «Не знаю». Хотя она и так унюхает «всего одну кружку».

Возможно, профессия наложила отпечаток на дедовский характер, но только утаить выпитую рюмочку дедушка не мог от бабушки никогда, и не только по причине запаха. «Купил разговор!» – немедленно раскрывала она его тайну. «Купи разговору – поговоришь», – советовала язвительно золовке, комментируя её неудачные попытки душевно побеседовать с братом. Но в трудные жизненные моменты именно дедушка говорил, где нужно и кому нужно, ве