Назад к книге «Snow Job. Большая игра» [Дженни Ферченко]

Автор защищен моральным правом в соответствuu с Актом о защите Авторских, Дизайнерских и Патентных и прав от 1988.

Все права защищены. Данное издание не может ни каким образом полностью либо частично быть переиздано, использовано, передано к использованию или распространению в какой-либо форме кроме той, в которой оно издано.

Это художественное произведение. Имена, персонажи, места и события – продукт творчества и выдумки автора. Любые совпадения с реальными людьми или событиями – чистая случайность.

Моей любящей маме,

чью любовь я не всегда могла принять.

БЛАГОДАРНОСТЬ АВТОРА

Огромное спасибо моим родителям, которые не всегда в меня верили, но тем не менее поддерживали меня как могли в течении всего процесса написания книги. Я благодарна своей очень талантливой сестре – Лесе Лотыш, чьи картины и оригинальные идеи оказали большое влияние на моё творчество.

Особенно я признательна своему замечательному мужу за любовь, поддержку, терпение, и за возможность отдавать то же втройне.

Я благодарю всех моих друзей и всех людей, кто так или иначе повлияли на моё творчество, и в частности, вовремя-уволившего меня, начальника и моего друга Фабиана Болина с его впечатляющей победой над лейкемией #waroncancer

«Главное, самому себе не лгите. Лгущий самому себе и собственную ложь свою слушающий до того доходит, что уж никакой правды ни в себе, ни кругом не различает, а стало быть входит в неуважение и к себе и к другим. Не уважая же никого, перестает любить, а чтобы, не имея любви, занять себя и развлечь, предается страстям и грубым сладостям, и доходит совсем до скотства в пороках своих, а все от беспрерывной лжи и людям и себе самому. Лгущий себе самому прежде всех и обидеться может. Ведь обидеться иногда очень приятно, не так ли? И ведь знает человек, что никто не обидел его, а что он сам себе обиду навыдумал и налгал для красы, сам преувеличил, чтобы картину создать, к слову привязался и из горошинки сделал гору, – знает сам это, а все-таки самый первый обижается, обижается до приятности, до ощущения большего удовольствия, а тем самым доходит и до вражды истинной…»

    Федор Михайлович Достоевский

Пролог

Нет ничего, чего бы вы не могли слышать. Почему именно вам я хочу это рассказать, и именно вам, – не знаю; может быть потому, что я вас очень люблю. Эта несчастная женщина глубоко убеждена, что она самое павшее, самое порочное существо из всех на свете. О, не позорьте ее, не бросайте камня. Она слишком замучила себя самое сознанием своего заслуженного позора! И чем она виновата, о боже мой! О, она поминутно в исступлении кричит, что не признает за собой вины, что она жертва людей, жертва развратника и злодея; но что бы она бы вам не говорила, знайте, что она сама первая не верит себе и что она всею совестью не верит, напротив, что она… сама виновата.

Морозный воздух кусает мои щеки и руки. Я опираюсь на крыльцо, и в этот момент aйфон выскальзывает из рук и падает экраном вниз на каменные плиты.

Они его убьют! Они убьют его, а потом убьют меня…

Моя душа кровоточит, и кровь медленно, беспокойно, тихо и неуклонно поглощает всю меня.

За окном колышется высокая тонкая береза посреди иссохшего бесцветного сада. Слабый ветер играет бахромой ее длинных ветвей, и крошечные мерцающие снежинки вспыхивают и сгорают в золотом огне низкого слепящего солнца, возвещая о начале зимы.

Снежинки окутывают холодную грязную землю серебряной шалью, очищая все грехи лета и осени… и этот управляемый хаос, в котором мы все погрязли, – огромный ресурс власти для таких людей как Акбар, для тех, кто, не моргнув глазом, сделают все, что угодно, совершат самое безжалостное насилие только ради того, чтобы защитить свои деловые интересы.

Я ушла от него, знаете почему? Именно что бы доказать только мне, что он – низкая тварь. О, может быть вы этого не поймете… Знаете ли, что в этом всем обмане для него, может быть, заключается какое-то ужасное, неестественное наслаждение, точно отмщение кому-то. Иногда я пыталась ему помочь, что он как бы опять видел вокруг себя свет; но тот час же опять возмущался и до того доходил, что меня же с горечью обвинял