Николай стоял уже целый час, облокотившись на могильную ограду. Тишина и покой. Да, он всё же никогда не мог и подумать, что ему придётся пережить и увидеть столько зла и смерти. Мысль тягуче шевелилась в его голове. «Можно ли было поменять что-то? Изменить ход событий? Да, разве… Если только поменять нас самих. Ведь народ мы упёртый, раз начали ненавидеть – не остановишь, а тем более ежели зло затаили друг к другу. Такой уж у нас Крест или Горб, не знаю, как и сказать.

Прошло ещё минут двадцать, прежде чем Николай вспомнил для чего пришёл сегодня по второму разу. «Ну что сынки? Принёс я вам гостинцы… Мало вас хвалил при жизни, ещё меньше дарил… Всё думал: мужчины вы будите, нельзя расслаблять. А теперь… Горько мне, что не вернуть ничего, ни сделать, ни сказать. Уберечь вас не смог, родные мои, а как хочется вновь увидеть вас живыми, обнять, просто побыть рядом. Ах, коли бы знал. А я ведь ещё не стар, а сколько ещё безутешных зим?» Договорив, Николай затянулся махоркой, сплюнул, и стал разворачивать подарки. Выложил первый, второй, третий. Пальцы прилипли к не до конца высохшему лаку. Развернул полотна, ещё раз посмотрел качественно ли прошили и прокрасили. «Нельзя посрамиться, то память.» – подумал он. Взяв лопату, Николай весь задрожал – ему предстояло вновь рыть ту самую землю, что приняла, его плоть и кровь. «Ну, ты, не их же выкапывать.» -, проговорил он, будто его рот был полон камней. Лопате с трудом подавался мёрзлый грунт, но вскоре, три небольших по размеру и полметра глубиной, ямки были готовы: одна посередине первой могилы, другая посередине второй, третья ровно между ними. Закончив копку, Николай распрямился и посмотрел на яркое и холодное зимнее солнце. Ему вспомнилось, как он приходил сюда, на могилы предков, вместе с ними в такой же студёный день, только они были дети и живы. Бегали, смеялись, перекидывались снежками, несмотря на слова взрослых, что здесь не место для игр. «Эх, как же это было давно. А что теперь? Даже в землю одну легли, ненавидя друг друга.» Слёзы полились из немолодых уже глаз… Иногда ему казалось, что осталась в целом мире одна боль, смерть и бесконечная, густая как кровь, влага – из которой все приходим, в которую уходим, которой скорбим.

Осталось самое главное – поставить и присыпать подарки. Cамое простое, но невероятно сложное. Взяв первый стяг в руки, Николай весь затрясся и наполнился ненавистью, но лишь на минуту. В память о них он старался больше не сеять зла. Это был флаг той страны и того государства, в котором он прожил последние двадцать с лишним лет. Двухцветное полотнище с трезубцем посередине, когда-то, как казалось совсем давно, было для него своим, не то теперь. С каждым днём спокойнее относился к нему Николай, но всё же привкус металла на губах и невыносимый запах жареной плоти не оставлял его, мучая и убивая. Под этим знаменем упокоился его племянник Ромка. Когда началась война – он записался добровольцем в нацгвардию и отправился на фронт. Николай это знал, но не хотел разговаривать с ним, ибо не знал о чём говорить. «Теперь мы по разные стороны. Даст Бог – выживем, увидимся в мирное время, если, конечно, найдём в себе силы.» Но Ромка позвонил однажды сам:

– Ну, здравствуй дядя…

– Здорова Ромка!

Повисло молчание, оба боялись продолжать, но молодость и горячность пересилили страх и племянник продолжил:

– Что же дядя, ты теперь сепар?

– Я тебя о том же могу спросить – ты теперь нацгвард? Убивать меня пришёл, дом деда своего разрушать, Землю свою от своих же освобождать?

– Это вы начали. Зачем страну рушить? Ведь жили же вместе без всякого русского мира? – с усмешкой парировал Ромка.

– А ты у друзей своих, майданщиков, спроси – кто людей в Одессе сжёг? Не вы ли? – с укоризной ответил Николай.