Я могу говорить только о том, что испытываю; однако в настоящий момент я не испытываю ничего. Все кажется мне ничтожным, все для меня остановилось. Я стараюсь не извлекать из этого никаких выводов, пробуждающих во мне горечь или тщеславие. «Как много жизней мы прожили, – читаем мы в „Сокровищнице высшей мудрости“, – и сколько раз мы напрасно рождались, напрасно умирали!» (Эмиль Чоран)
1999
«…труп в метро, это жутко, но обыденно – все там будем. Поражает недоумение и равнодушие пассажиров. Если в одном конце вагона умирает человек, грязный и обмочившийся, люди отходят на безопасное расстояние, бормоча, как будто оправдываясь: „пьяный, точно пьяный“. Такая вот странная сцена… Зрители на безопасном расстоянии, и умирающий паяц, корчащийся на полу. Смерть, она всегда снимает все покровы… становится нечего терять… и человек, опустившийся до такой мерзости и непотребства – умирать в вагоне метро, всегда расценивается как антисоциальный. Должно умирать дома… или в хосписе, накапливая бляшки в сосудах и меняя холестерин с жиром на деревянные руки и перекошенные рты… Смерть ровняет всех, и зачуханному клерку станет на секунду тошно и очень тоскливо, когда он увидит смерть в метро. Клерки умеют умирать правильно». (Денис Афанасьев «Труп в метро. Полная симфоническая версия»)
МОСКВА, 5 ИЮЛЯ 1999 ГОДА. Пассажиры столичной подземки этим утром стали свидетелями не самого приятного зрелища – прямо на платформе лежал труп молодого мужчины.
Как рассказали очевидцы, спустившись этим утром около шести часов на станцию метро «Первомайская», они заметили скопление зевак и милиционеров, охранявших уже завернутое тело умершего мужчины.
Обстоятельства смерти неизвестного уточняются, однако в пресс-службе московского метрополитена сообщили, что, вернее всего, ему стало плохо, случаев умышленного или случайного падения на пути этим утром зафиксировано не было и движение поездов происходило без задержек.
Тело мужчины, умершего утром на платформе станции метро «Первомайская», не могут убрать в течение всего дня. У сотрудников метрополитена нет права даже куда-то унести труп. Как объяснили в пресс-службе столичной подземки, тело до сих пор не увезено и не может быть убрано. Во-первых, без разрешения прокуратуры его запрещено даже перемещать. Во-вторых, вызванная еще утром, после засвидетельствованного «скорой» факта смерти, бригада ритуальной службы до сих пор не приехала. По словам очевидцев, закрытое тело мужчины лежит на станции с самого утра. Труп посыпали хлоркой, чтобы не вонял. Пассажиры вынуждены его обходить. Рядом с телом дежурят милиционеры.
Он имел бесстыдство умереть. Действительно, в смерти есть что-то неприличное. Разумеется, этот ее аспект приходит на ум в последнюю очередь.
Я – Саша Грач
Ближе к выходу с эскалатора я сделал несколько шагов и скоро оказался на ярко освещённой платформе.
Перед тем как покинуть сцену, шут экспромтом произносит очень злую сатирическую речь, разъясняя, что творец, то есть кукольник, не соблаговолил предназначить даму этой кукле, и пьеса, таким образом, приобретает настоящую нелепость и комизм, делая меланхолического дурака наисмешнейшим персонажем фарса.
Душа прогуливается по окружности жизни, встречая неизменно только саму себя и свою неспособность ответить на зов пустоты. «Я мужчина, ищу женщину, такую же, как и я сам, живущую в двух реальностях, но лишь с той разницей, что здесь она должна быть женщиной, а там мужчиной!» – сказала покончившая с собой в возрасте двадцати одного года писательница. Эти слова я обдумываю, находясь на станции метро «Превомайская», охваченный ощущением абсолютной безнадежности. Я все яснее убеждаюсь в том, что в течение всей своей жизни искал женщину – ничто, женщину – несуществующую. Желание во что бы то ни стало отыскать её давно уже завладело мною, наверно в то мгновение, когда пришёл в себя после того как в десятилетнем возрасте очень неудачно прыгнул в воду бассейна.
А, может быть, удачно? Ведь, если человек лишается головы, он достигает освобождения от себя самого… Итак, я ударился головой, потерял сознание и начал тонуть, меня вытащили и привели в чувство