Вот сижу я на санях

Леонид Александрович Машинский

Рассказ посвящён счастливому детству в провинциальном российском городке, тем временам, когда ещё было много снега и никто не собирался ломать пятиэтажки…

"…на далечи пути, да на санех седя, безлепицю еси молвил…"    

Владимир Мономах

Очередь – что может быть томительнее. Но из нашего селения куда бы то ни было ведёт одна единственная дорога. К тому же, зимний сезон и обилие снега исключают возможность объезда. Затор образуется в обычном месте, там, где дорога невольно сужается и делает изгиб между двух холмов. Из этой ямы ни одна лошадь, ни даже целый их четверик не вытянет сани на кручу. Единственная колея посреди дороги столь глубока, что дети могут от скуки поиграть в войну, пользуясь двумя параллельными вдавлинами от полозьев как окопами. Например, слева сидят наши, а справа – немцы. Немцев почему-то всегда оказывается или меньше, или их роль играют, хоть и многочисленные, но малолетние артисты. Ясное дело – немцем в здравом уме быть никому неохота, немцами становятся только под принуждением.

На самой дороге снег такой плотный и обледенелый, что из него почти невозможно лепить снежки. Так что приходится время от времени делать вылазки за боеприпасами на обочинные сугробы. Противник, конечно, не упускает случая и вовсю бомбит твою спину. Ты должен не обращать внимания, не плакать. Хотя ведь так и хочется зареветь в голос, когда пальцы уже не гнутся, чтобы слепить очередной снежок, а снежок, жёстко угодивший в затылок, рассыпавшись, начинает таять на шее и обжигающе холодными ручейками стекает вниз по потной спине.

Я не на шутку свирепел, когда меня, явно беззащитного, расстреливали вот таким, совершенно беззастенчивым, способом. Мне чудилась в этом вопиющая несправедливость, я вообще в детстве очень болезненно переживал очевидный недостаток рыцарства в окружавших меня сверстниках и взрослых.

Выигрывала та команда, которая дольше сумеет сохранить свои боеприпасы. Именно она, выждав, пока нервный неприятель растранжирит почти впустую все патроны, наносила ему решающий удар как раз в тот момент, когда он, вынужденно покинув укрытие, оказывался незащищённым.

Мы употребляли разные хитрости, чтобы запасов снежков хватало надолго. Даже лепили их дома заблаговременно и возили с собой в ящиках. Однажды я припрятал у себя под кожухом аж три таких ящика. Мы – впятером – были немцы, а "наши" – двое здоровяков, старшему из которых было чуть ли ни на пять лет больше, чем мне. Благодаря моей хитрости мы победили, хотя противная сторона и не пожелала этого признать. Я попытался отстаивать свою правоту, но получил по носу. Странно было смотреть, как красные капли утопали в совершенно белом снегу. У меня закружилась голова, я упал и едва не был раздавлен наконец тронувшимся санным поездом.

В другой раз я, особенно жестоко обкиданный тем самым моим ненавистным старшим врагом, то есть тем, который пустил мне кровь, всё же сумел устоять и хладнокровно заготовил на сугробе необходимое количество снежков. Затем же я, вместо того, чтобы спрыгнуть в свой окоп, перескочил через него и, сделав решительный шаг к окопу противоположному, в сердцах обрушил все свои запасы на голову, никак не ожидавшего подобной наглости, обидчика. Он успел, однако, вцепиться в мои ноги, и если бы я не бежал, оставив в его руках правый валенок, мне бы пришлось несладко. Боюсь, что он меня буквально втоптал бы в дно своей колеи. Я скинул второй валенок и удирал в одних носках до самых наших саней. За потерянную обувь мне потом здорово досталось, но врага своего взрослым я не выдал. Он, кажется, это оценил и, хотя валенок не вернул – выкинул где-то там же сгоряча, – стал относиться ко мне с тех пор со значительно бо'льшим уважением и осторожностью, так сказать, почти не делая скидок на возраст.

Исключая эти, не слишком приятные, мгновения, которые, впрочем, придавали игре долю серьёза и делали нас по-настоящему азартными, все наши развлечения на свежем воздухе теперь вспоминаются мне как нечто светлое и даже карнавальное. Лошади, чьи светлые гривы серебрились от налипающих с