Колумбия – любовь моя

Брюс Федоров

Прочтя очередную приключенческую книгу, порой задумываешься, а бывает ли так в жизни на самом деле? Или всё, что написал автор, есть не более, чем плод его воспалённого воображения?

Ну, а если бывает? Если есть такие судьбы, которые вмещают в себя события, которых хватило бы на сто других судеб? Тогда как?

Брюс Федоров

Колумбия – любовь моя

О тех немногих, которые в эпоху перемен решились выйти из порочного круга забвения и приспособленчества и предпочли тернистый путь одиночек, сумевших не согнуться под бременем испытаний и начать воссоздавать свою жизнь с чистого листа, сохраняя в душе единственное, что у них еще оставалось, – свой собственный кодекс чести.

Я в весеннем лесу пил берёзовый сок,

С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…

Что имел – потерял, что любил – не сберег.

Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

И носило меня, как осенний листок.

Я менял города, я менял имена.

Надышался я пылью заморских дорог,

Где не пахли цветы, не блестела луна.

И окурки я за борт бросал в океан,

Проклиная красу островов и морей,

И бразильских лесов малярийный туман,

Темноту кабаков и тоску лагерей.

Зачеркнуть бы всю жизнь и сначала начать,

Полететь бы опять к певунье своей…

Да узнает ли старая Родина-мать

Одного из пропащих своих сыновей?

Я в весеннем лесу пил берёзовый сок,

С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…

Что имел – потерял, что любил – не сберег.

Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

    Песня из кинофильма «Судьба резидента». Слова и напев Евгений Агранович

Copуright Брюс Федоров (Bruce Fedorov) 2017 год

izdat-knigu.ru edition

* * *

Глава первая

«Н-да, сегодня солнце превзошло самое себя. Похоже, невидимый кочегар высыпал в небесную топку все свои запасы первоклассного горючего антрацита. Нет толка от того, что я неподвижно лежу, будто вывалившаяся на палубу из невода селедка. От этого ничегонеделанья только хуже становится». Антон медленно подтянул под себя вначале одну ногу, потом другую и одновременно скинул их с опостылевшей кровати.

Было так томно, так жарко, что не хотелось без острой на то необходимости шевелить ни рукой, ни ногой. С энтузиазмом размахивающие своими лопастями-лопатами потолочные вентиляторы просто бесцельно взбивали тугой, набитый стопроцентной влажностью воздух, не принося никакого облегчения. Обнаженное тело, не желавшее принимать в этот полуденный час даже лоскут самой легкой одежды, было покрыто тончайшей пленкой противной скользкой испарины, от которой хотелось как можно быстрее избавиться.

«Тогда в душ, может, там полегчает». Антон прошлепал босыми ногами по полу из досок твердого эбонитового дерева, пересек большую продолговатую комнату, выполнявшую роль основного зала для отдыха, с размещенными в ней длинной барной стойкой и огромным полукруглым диваном из дорогой кожи красноватого цвета, в который к месту и не очень были вмонтированы различные фигурные столики и подставки, на которые так удобно было ставить замороженные бутылки с отменным мексиканским пивом «Ла Корона» или высокие стеклянные фужеры с фруктовыми коктейлями.

Широкий поворот вентиля с синей кнопкой, обозначавшей подачу холодной воды, вызвал водопад струй, обрушившихся на подставленную в надежде на быстрое облегчение голову. Вода текла и текла, но не становилась прохладней.

«Наверное, те же тридцать градусов, что и в комнатах». Антон то поднимал плечи, то разводил лопатки, то вытягивал кверху руки, стараясь, чтобы вода проникла во все закоулки его молодого мускулистого тела.

«Странно, – продолжал размышлять он. – Вчера был дикий по своей разрушительной силе шторм».

Необузданные силы природы, казалось, вознамерились разметать по бревнышкам бамбуковый коттедж Антона. Невидимый в ночи Тихий океан ревел и стонал, изнемогая от охватившей его долго сдерживаемой ярости. Ветер с силой бросал в хрупкие стены и окна пригоршни тяжелых, как свинцовая дробь, водяных брызг, наваливался на хрупкое человеческое жилище своим могучим плечом, заставля