Предыстория
Мимо поселка с веселым названием Шебутиха скорый поезд «Москва – Мурманск» проходил без остановки. Угрюмые черные окна рабочих бараков, дребезжа и подрагивая, с тоской смотрели на лихо мчащийся состав. Около десяти вечера шебутихинцы укладывались на покой, ругая на все лады судьбу, шум и гарь. Жизнь в поселке постепенно замирала. Только около сельмага подвыпившие мужики, отчаянно матерясь, требовали немедленно продать им «шо-нибуть пак-крепче». Финал был всегда один: разъяренная продавщица разгоняла жаждущих и навешивала на дверь пудовый замок. Развеселая компания сбрасывалась «по рваному», посылая гонца к одинокому деду, жившему недалеко от сельмага и промышлявшему сивушным самогоном.
Еще долго в ночной тиши из оврага под железнодорожной насыпью неслась пьяная брань, непристойности, а одинокий хриплый женский голос старательно выводил: «Хаз Бу-у-лат мала-до-дой, бедна сакля тва-йа-я…»
Правдами и неправдами молодежь выбиралась из этих мест: отслужив в армии, парни вербовались на Север, уезжали на БАМ —туда, где хорошо платили и жизнь была веселее. Девушки выходили замуж за ребят из соседнего городка: там на выгодных условиях добывали апатиты, платили там прилично и о разработках еще мало кто знал.
К концу семидесятых забытую богом и властями Шебутиху населяли заключенные, жившие здесь на поселении, никчемные алкоголики, давно махнувшие на злодейку-судьбу, и старички-пенсионеры, волей судеб заброшенные в эти глухие места. Ученики единственной местной школы, уважающие «бормотуху» с самых малых лет, непрерывным потоком пополняли ряды почитателей Бахуса. Шебутиха поголовно спивалась.
Глава 1
«И что чушь плетут? Даже ежу ясно: если женщина некрасивая, то ей от жизни ждать нечего. «Не родись красивой, а родись счастливой» – дурацкая поговорка для глупеньких и наивных девочек, чтобы как-то их успокоить. Возьмем, к примеру, школьную программу: все героини как на подбор: каренины, ларины, всякие там ольги павловны, настасьи филипповны – ну все до одной красавицы. Так уж заведено, что счастье для баб – в красоте. А почему, спрашивается, тогда все эти дамочки были несчастны? Да потому, что не знали они мужской природы, уж очень сильно возвышали сильный пол. А у всех мужиков на уме только одно… Права мать, ох как права, когда говорит, что все они кобели. Все без исключения. Взять ту же Прасковью, из пятого барака, что к матери все бегала прошлой осенью. Радовалась, как дитя, что мужичка себе нашла, ох и счастливая была. Ну и где он, ее мужичок? По четвертой ходке загремел, а она дура верила ему. Верила, что большая любовь может любого мужика изменить. Может, любовь и смогла бы изменить кого-то еще, но кобеля вряд ли… Нет, не может счастливой быть дурнушка, она похожа на залежалый второсортный продукт.
А разве в школе учат жить? Ничего подобного, все наоборот! Говорят: не крадите, а вокруг все воруют. Говорят: надо защищать слабого, а как его защищать? Или самой под нож подставиться, или же стать убийцей? Хорошо, допустим, убьешь ты обидчика, так тебя же и посадят за какое-нибудь превышение. Все это сплошные сказки о справедливости, красивые слова. Учат нас, учат, да не тому. Зачем, скажите на милость, мне в жизни синусы и косинусы? На хрена они мне? Или немецкий? Может, в Шебутихе читать Шиллера в оригинале? А еще лучше с вечно пьяным Витьком «шпрехать» на немецком? Дурдом какой-то, а не школа…» – так размышляла Таня Алферова, ученица выпускного класса шебутихинской средней школы, затягиваясь старой желтой сигаретой, найденной в женском туалете. Она стояла у открытого окна и тоскливо рассматривала уходящий к горизонту поселок, груды грязно-черного угля у бараков, стальные тяжелые облака, пропитанные гарью и копотью, такой же грязный школьный двор, а в нем кривляющихся, бегающих друг за другом, перемазанных углем, бедно одетых детей младших классов.
Тем не менее школа, где Таня училась, была для нее единственным местом отдыха: тут хотя бы не пахло бараком, не стояла ничем неистребимая смесь перегара, квашеной капусты и грязных половых тряпок; здесь никто из взрослых не вопил с надрывом матерком и не пил горькую; н