Вера Джордано Бруно

Константин Александрович Рассомахин

Фантастический рассказ о том, какую силу может иметь вера человека.

Первое, что почувствовал Джордано Бруно после того, как услышал ровный плеск тишины вокруг себя, – это ощущение необыкновенного счастья и блаженства. Ему еще никогда не было так хорошо, спокойно, легко. По всему его телу разливалась божья благодать и умиротворение, сердце трепетало от восторга, на лице застыла невольная улыбка наслаждения. Отдавшись новому, ни разу неиспытанному в жизни чувству покоя и безмятежности, Ноланец представил на минуту, что он, словно птица, парит в воздухе, под облаками, медленно поднимаясь куда-то вверх, в поднебесье. С трудом преодолев сладкое изнеможение, философ открыл глаза и действительно увидел перед собой облака. И не где-то вдалеке, а прямо непосредственно перед своим носом. Густые клочья пара клубились в вышине на расстоянии локтя, принимая причудливые формы и очертания. Несколько мгновений Джордано бессмысленно вглядывался в немую пляску этих призрачных геометрических фигур, пока вдруг любопытство не заставило его сделать одно малоприятное открытие. Желая осмотреться кругом, он дернулся назад, попытался обернуться, но, встретив неожиданно сильное сопротивление воздушной (как он полагал) среды, беспомощно замотал в вязкой пустоте руками и ногами, завертел головой и… чуть не захлебнулся. Страх утонуть вытолкнул его обратно на поверхность, и когда Джордано вынырнул, то понял наконец, что находится не в атмосфере, а в воде, и не просто в воде, а в широкой и тихой реке, которая неведомо куда увлекает его расслабленное тело, а струи пара, принятые им поначалу за облака, оказались на самом деле всего лишь плотной пеленой тумана.

Как ни странно, но все это не сильно изумило Джордано. Подумаешь – туман, подумаешь – река с отсутствием всяких намеков на сушу, мало ли он в своей жизни перевидал таких бескрайних водных ландшафтов, покрытых серебристой мглой? Хлябь под ногами, и хлябь над головой – что тут может быть интересного? Поразило, встревожило и даже заставило нахмуриться философа совсем другое обстоятельство. «Река – это образ жизни, – подумал про себя Ноланец, – и то, что я плыву по течению, – это мне несвойственно. Куда несет меня этот поток, к каким берегам, в какие страны – неизвестно. А неизвестность и неопределенность – это мои наипервейшие враги. Тому, кто не знает, где его гавань, никакой ветер не поможет, стало быть, мне другого выхода не остается». С этой мыслью Джордано, повернувшись лицом к направлению потока и стряхнув с себя остатки блаженной сонливости, лег на живот, вытянулся в струнку, набрал в рот побольше воздуха и, мощными гребками отталкиваясь от воды, поплыл вперед навстречу набегавшим волнам.

Плыть против течения было тяжело, намокшее исподнее белье сковывало его движения. Могучая водная стихия нехотя уступала напору борющегося с ней пловца, стремясь отыграть свое всякий раз, когда Джордано останавливался передохнуть и оглядеться. А поводов для того, чтобы остановиться, у Бруно возникало немало. Перед ним из мрачной глубины реки то и дело всплывали на поверхность огромные уродливые созданья. Задевая Ноланца своими мордами и хвостами, обжигая его волнами ужаса при каждом соприкосновении, подводные твари издавали странные глухие звуки, похожие на ропот, и, покружив возле него, вдоволь на него наглядевшись, снова погружались в пучину. Философ старался не обращать на них внимания. Как только чудовища исчезали, он с новой силой принимался колотить волны сильными взмахами рук, неуклонно продвигаясь вперед. Бруно знал, что рано или поздно он достигнет суши. Он верил в то, что его берег, его спасение должно быть где-то там, выше по течению. Его путь лежит именно туда, где поток яростнее всего сопротивляется его исступленному натиску. Раз уж таков его удел – плыть наперекор стремнине, то нужно до конца испить эту горькую чашу.

Сколько времени боролся отчаянный пловец с враждебной стихией, трудно сказать. Похоже, понятие о времени здесь то ли вовсе отсутствовало, то ли его границы были размыты. Никакой разницы между прошлым, настоящим и будущим зд