Инночкины сказки. В стихах
Инна Фидянина-Зубкова
Ну дык слухайте сюды, рассказывать два раза не буду: вернулся, значит, Емеля не из-за моря-воды, а откуда-то там оттуда. Собрал всё село и гутарит очень строго да по-нерусски: – Видел я во Франции шар высокий, но и не узкий, очень большой, колеса поболее, по небу плывёт, по воле. И надо бы нам, содруги, от зависти, а не от скуки, такую же смастерить шарину. Ну, смогём головою двинуть?
Инночкины сказки
В стихах
Инна Фидянина-Зубкова
© Инна Фидянина-Зубкова, 2019
ISBN 978-5-4474-4500-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Жилец
Жил-был Жилец.
Все говорили:
«Какой Жилец молодец,
живёт долго,
гуляет по волге,
сеет и пашет,
хвастается кашей
да руками могучими.
Нет круче его
никого на свете,
это знают и дети.
Но вот однажды
(не один раз, а дважды)
его поборол Илья,
и молва богатыря
одарила велико,
а Жилец возьми б и сникни,
да нет же,
жив как прежде:
сеет да пашет,
на дуде играет, пляшет
и ждёт царской воли.
– Сидеть тебе, Жилец, в неволе! —
народ мирской судачит.
(Это что-нибудь значит?)
– А то! На воле скучно,
а в яме получше, —
отвечает царь Горох.
– Что б ты, батька, издох! —
говорит Жилец
и ведёт под венец
Настасью русскую красу.
Золоту её косу
по корень срезает
и строго так бает:
– Не ходи краше царицы,
а то будешь материться
из-за серых облаков! —
сказал Жилец и был таков,
увез семью в сибирску глушь.
– Ну уж? —
народ дивился
и отчаянно постился,
чтобы тоже долго жить,
и царю верней служить.
Время солнце подгоняет,
но лишь время злое знает,
как текут наши года.
Не увидим никогда,
где схоронил жену и внуков
наш Жилец. Но та порука
была замечена людьми.
Царской морде донесли:
– Царь Горох 32-ой,
говорят, в лесу есть свой
дядька маг и чародей,
ну, а лет ему… длинней
токо жизть богов на небе,
вот тебе бы, вот тебе бы
тожеть долго так прожить.
Царь намерен ворожить!
Он послал гонца к Жильцу.
Нашёл, откланялся отцу:
– Ты, Жилец, молодец!
– А ты гонец в один конец, —
и расправился с гонцом
очень острым топором.
/ Я, как писатель, не мудрю,
а всю правду говорю:
ежель есть в душе грехи,
ты их бережно храни,
и не думай о том,
что чужим большим грехом
перекроется твой грех.
Но то наука не для всех. /
Мы ж дичь усиленно жуём
да пушнину «на отъём»
решено не отдавать,
а подальше заховать
в резны дубовы сундуки.
Вот и сиди, крути мозги:
ведь долго жил наш Жилец,
ходил с Настасьей под венец,
пашню сеял да жал,
соболя убивал,
медведя валил
и гонца не пощадил.
Что же делать теперь,
куды бежать то? Ведь степей
и тех на всех не хватат.
– Жаль хозяйство кидат!
Жаль не жаль, а надо:
на Руси засада,
а за морем худо —
ходють там верблюды
да затаптыват людей.
А посему наш добродей
решил податься в Колыму.
/ Что-то я не пойму,
туда своими ножками? /
Пусто там, да бросьте вы!
До ГУЛАГа целый век,
а чукче дать оберег
не сбиралось даже небо:
«Трогать их тебе не треба!»
Но кака тут дружба?
Кушать тоже нужно.
Завалил мужичка и в ярангу,
а чукчину мамку
сделал своей.
Вот тебе и добродей!
А дальше скушно:
жил Жилец, но душно
ему жилось среди снегов!
Решил припомнить праотцов.
Пошёл к шаману.
Тот манит
на Кудыкину гору
(нету которой)
и говорит:
– На ней твой прадед и сидит,
колдует,
то снег, то ветер надует.
Твоя задача его усмирить,
потише дуть уговорить.
Дураку дорога в рай,
ну, а наш Жилец: «Встречай
меня, прадед!»
А тот: «Да я рад бы,
но нет меня на свете,
это знают твои дети.»
Но Жилец, он не дурак,
знает и так,
что на белом свете деда,
нет, но ветер, ветер, ветра
так безжалостно балует,
дует, дует, дует, дует.
– Дух дедка ворку-воркует,
изжить меня он хочет, хочет
вон как