Между моментом, когда Алан Тьюринг задался вопросом, могут ли машины мыслить, и моим рождением прошло полстолетия. А между вымиранием динозавров и появлением людей на этой планете – 65 миллионов лет. Родившись, я поняла, что нет разницы, сколько времени отделяет меня от динозавров и Тьюринга. Потому что необратимое течение времени от прошлого к будущему – иллюзия. С тех пор я прожила три жизни.
Первая жизнь
Жук в лунном свете
Меня родила женщина с волосами цвета солнца и вечно недовольным лицом. Но только спустя 271 день после моего рождения все началось по-настоящему. Началось с движения. В небе двигались быстрые темные птицы. Птицы были живыми – и это вызвало во мне тихую радость.
Две женщины поправляли надо мной купол детской коляски. Они так и не поняли, что в ту минуту вдруг включился мой мозг – весь целиком, будто кто-то нажал на кнопку. Я осознала, что у неба нет границ, а купол – это, конечно, граница, установленная персонально для меня, но ненастоящая. Где-то в космосе возник квазар и засиял в тихой тьме.
Этих женщин я никогда не путала с другими людьми. Мать я узнавала по запаху и волосам цвета солнца. А бабулю Мартулю – по горячей волне, которая поднималась из глубины меня в ее присутствии. Когда бабуля Мартуля уходила, я плакала, чтобы вернуть ее.
Однажды мать сказала, что я часто плакала молча, когда была младенцем. Тогда меня заворачивали в одеяло, поднимали купол коляски и часами возили по городу. А я смотрела, как летают в небе живые темные птицы. Черт возьми, движение было самой прекрасной вещью на свете. Вот только прятать меня под купол было не нужно – но я не могла сказать им об этом.
Вечерами бабуля Мартуля укладывала меня на перину, ложилась рядом и шептала сказку про говорящую сосну. А потом наказывала: «Засыпай». Сама она засыпала мгновенно. А заснув, начинала храпеть. Я не со зла игнорировала ее наказ. Просто смотреть в потолок было намного интереснее, чем лежать с закрытыми глазами. На потолке раскачивались тени веток. Кажется, мне было два года.
В соседней комнате тихо ругались мои мать и отец. А я думала о том, какой именно частью своего соснового организма говорящая сосна говорит. Подходил дед Николай и садился на край нашей с бабули перины. Я перелазила через бабулю, как через бревно, садилась к деду на колени, и мы с ним долго молчали, задрав головы к потолку. У деда была большая седая голова, от которой пахло куревом. Как дед чувствовал, что я не сплю, – не знаю. Наверное, он просто садился на край перины каждую ночь.
Через несколько лет я узнала, что дед Николай не был моим родным дедом. А был он всего лишь вторым мужем моей бабули Мартули. Но только теперь я понимаю, что кровное родство – не самая важная вещь на свете. Гораздо важнее тот факт, что мы оба любили смотреть в полоток по ночам.
Ночью, когда проникал в окно и ложился на пол свет луны, а тени веток раскачивались на потолке, я в первый раз увидела Жука. Он полз по квадрату лунного света на полу. Никогда в этом мире я видела таких жуков – с надкрыльями цвета речного ила. Жук поразил меня – мой недавно включившийся мозг был взбудоражен, а душа наполнилась счастьем. Я тронула деда за руку и указала на Жука. Дед долго всматривался в лунный квадрат на полу и наконец сказал: «Нет, никого не вижу». Это поразило меня еще сильнее: почему Жука вижу только я? Из угла на середину комнаты метнулась черная тень кота. Кот тронул Жука лапой и застыл в недоумении, уставившись на него блестящими в темноте, неморгающими глазами. Я поняла, что кот его тоже видит. Вдруг Жук повернулся ко мне, шевельнул усиками и расправил крылья. Я зажмурилась, будто мне ударил прямо в глаза ослепительный свет квазара.
Дом с аркой
Бабуля Мартуля в молодости была хороша. Сохранилась фотография с первомайской демонстрации. Из трех или четырех женщин, которые стоят в одном ряду с ней, она самая высокая. Строгое пальто. Узкая талия. Темно-русые волосы. Крупные черты лица. И блеск в глазах. За ее спиной – портрет вождя и красные флаги. Стать сильной породистой кобылицы – вот что делало ее красавицей. Казалось странным, что эта стать не передалась ни моей мате