Назад к книге «Исчезнут, как птицы» [Константин Викторович Никитин, Виктор Николаевич Никитин]

Исчезнут, как птицы

Виктор Николаевич Никитин

Роман Виктора Никитина «Исчезнут, как птицы» – сложное, многоплановое произведение о жизни «лишнего человека» в советскую эпоху, а затем в демократические рыночные времена, насыщенное аллюзиями и представляющее фантасмагорическую картину неустойчивого мира. Книга отличается изобразительной точностью. В ней удивительно сочетаются приверженность автора традициям нравственно-художественной линии русской литературы и невозможность полнокровного присутствия традиционного человека в современном мире. Содержит нецензурную брань.

Предисловие

Начиналось всё с рассказа. Мною руководило желание написать небольшую и «ленивую» историю, в которой главными действующими лицами были бы он и она, плюс жаркое лето, так ничем и не закончившееся. Хотелось описать состояние грусти и медленное течение времени. Словом, это должен был быть вязкий, сотканный из тяжёлого влажного воздуха рассказ об упущенных возможностях, о монотонной рабочей обстановке в какой-то конторе за городом… Было острое желание передать словами почти физическое ощущение жары и огромного, бескрайнего пространства, исторгавшего одновременно и тоску и слабую надежду в виде вопроса. По крайней мере такая картина сложилась у меня в голове. В общем, мне хотелось говорить о просвещённом одиночестве и, если вспомнить известное выражение, о «смутном впечатлении кожи».

Принявшись за дело в некотором расслабленном состоянии, которое, по-моему мнению, должно было соответствовать неспешному рассказу, я вдруг обнаружил, что эта история начинает обрастать подробностями. Появились новые герои, и довольно скоро я понял, что никакой это не рассказ.

Главному герою надо было заняться чем-то ещё, кроме обедов в пыльной столовой и хождений по залитым солнечным светом железнодорожным путям, пропахшим смазкой, в поисках пугливой мордочки неизвестного зверёныша, поэтому в руках у него оказалась книга Августина Гильермо Рохаса – приём довольно распространенный и позволивший мне надеяться на нечто большее. Я стал думать, что пишу повесть, но вскоре и это предположение оказалось неверным. Начав с государственной смерти общесоюзного и мирового масштаба, случившейся в начале 80-х, я задумался о великом отечественном молчании и о многом другом. Дальнейшие же события, как сказал бы какой-нибудь прилежный и восприимчивый герой Августина Гильермо Рохаса, ввергли меня в пучины необъяснимого и загадочного.

Я, например, никак не мог предположить, что зазубренный, ножевой Базякин вырастет в такую трагическую фигуру. Ничего я еще не знал тогда и о тех страшных событиях, которые произошли в третьей части. А разве могло прийти мне в голову, что рассказ Августина Гильермо Рохаса «Больные ноги» из сборника «Предостережения судьбы» самым непосредственным образом коснётся и меня? Кое-какие сюжетные ходы подсказал мне другой роман автора «Девонширской изменницы» – «Беспорядочное отступление» и его же единственный написанный на английским языке рассказ «Пощечина» (Box on the Ear).

«Девонширская изменница» поначалу должна была стать ироническим противопоставлением жизни, в которой ничего не происходит. Любопытная монография Габриэля Травалье «Августин Гильермо Рохас – подлинная история выдуманной страны», любезно переведённая мне с испанского Олегом Белолипецким, работавшим в библиотеке университета Бильбао, и оригинальная статья Энтони Бирна «Новый романтик», напечатанная в журнале «Eleven» (№3, 1986г.), вроде бы и предполагали такое использование произведения известного латиноамериканского писателя. На деле же всё оказалось гораздо глубже…

Могу признаться, что в той или иной степени на меня оказали влияние многие писатели, творчество которых я брал за образец, и упоминание их с разъяснением принципиальных позиций заняло бы довольно обширное место. Тут нет ничего удивительного. Что-то должно было быть в написанной мною вещи и от «куси-муси», и от …

Зато удивилась Марина, прочитав посвящение, но её недоумение быстро разрешилось, лишь только она дошла до описаний обедов в подвальной столовой и гуляний по шпалам. В известном смысле я ничего не придумывал. Я хорошо з