Псих

Натиг Расулзаде

С некоторых пор герой рассказа начинает остро ощущать всю несправедливую, уродливую устроенность современного мира, это сводит его с ума. Недолго пробыв в психиатрической лечебнице, где его стараются вылечить от неизлечимой болезни, он выходит в одурманенном состоянии из больницы, возвращается в свою комнату в коммунальной квартире с выселенными к тому времени соседями, уже целиком купленную нуворишем и встречается с чертом, желающим помочь ему…

Натиг Расулзаде

Псих

Дача находилась в селение Бузовны, примерно километров в сорока от столицы, от Баку. Маленький домик и большой виноградник, лоза стелющаяся по земле, по горячему песку – шаны, царь всех сортов винограда, что только есть на земле, но постепенно исчезающий, как в свое время вымерли саблезубые тигры. В домике три маленькие комнатки, две из которых на летний сезон обычно сдавались съемщикам, дачникам, желающим отдохнуть у моря, у своего моря, у Каспийского, не уезжая далеко, ни в какие Кисловодски, ни в какие Ессентуки, ни в какие Мин-воды… Здесь, у себя не хуже всяких курортов, конечно не так благоустроено, но все же жить можно, да и расходов, сами понимаете… гораздо, гораздо меньше. Когда сдавались обе комнаты, семья – новоявленные конкуренты отельному бизнесу – состоявшая из дедушки, невестки и пятерых детишек, мал мала меньше (старшему семь, младшему два, трудились, значит, не покладая рук, а точнее, не покладая чего-то иного, зря время не теряли, настрогали пятерых) ютилась в одной комнатушке, спали все на полу, благо лето; все более или менее приличное, на чем можно было спать, сдавалось съемщикам. А муж, то есть папаша этого семейства, недавно погиб в автомобильной катастрофе, пролежал в коме полтора месяца, вытянув всю имеющуюся наличность из семьи и помер, мир праху, как говорится. С той поры семья, потеряв кормильца, и вынуждена была вступить в неравный бой с процветающим гостиничным бизнесом в стране. Было папаше сорок семь, а жене его, что наплодила, всего только двадцать восемь, тем не менее, успела – пятерых, не шутка. Папашка стало быть на целых девятнадцать лет опережал благоверную, и та, стало быть, во всем была послушна оттого, что во-первых – разница в возрасте, во вторых – менталитет в своем праве и обычаи строгие, но справедливые, в третьих – село все-таки, где нравы и привычки сохраняются столетиями. Нравы такие, понятно? Так что, нечего… Папашка был шофером и угораздило его, если учесть, что машин в селе не густо и надо очень постараться, чтобы создать аварийную ситуацию. Но видимо, судьба: врезался на своем стареньком «форде» в грузовик на проселочной дороге, машина всмятку, сельское начальство (глава муниципалитета, невелика шишка) которое возил незадачливый папашка, сидело на заднем сидение, вопреки своему характеру всегда соваться вперед и оказалось большим везунком – ни царапины. В общем – помер папашка, осиротив пятерых маленьких граждан. Папашкин папашка семидесяти трех лет (в отличие от сына наплодивший только одного папашку), потеряв сына, стал стремительно стареть прямо, можно сказать, на глазах, хотя до тех пор был старик крепкий, так что, и стариком называть его как-то язык не поворачивался. Но… надо было жить дальше. Стали сдавать на летний сезон комнаты дачникам, благо дом с виноградником находился близ моря, недалеко от дикого пляжа, кое-как пробавлялись, плюс пенсия папашкиного папашки.

Однажды одну из комнат занял мужчина лет далеко за пятьдесят, а если точнее – было ему под шестьдесят, представился он как доцент технического института, был очень нервным, ходил какими-то непонятными рывками по горячему песку, нервно переставляя ноги, нервно купался в море, мелкими нервными саженками плавал. Узнав, что он ученый, ему было предложили и вторую пустующую пока комнату, но он нервно и многословно отказался.

Пятеро малышей с утра до вечера возились в песке, и как правило у кого-то из пятерых, а то и сразу у двоих бывала диарея. Мать их, чтобы не мыть часто горшки, велела им облегчаться подальше от домика, возле ворот, что они и делали по многу раз в день, отчего у ворот стояла