1. Новые стихи

Баю-бай

Баю-баюшки-баю.

Спи на самом на краю.

Баю-баю-баюшки.

Спи на самом краешке.

А заплачешь – пощади,

гарью края не чади.

Как яйцо пасхальное,

как кольцо венчальное —

баю-баюшки-баю —

жизнь застыла на краю.

Жизнь катилась к краешку —

баю-баю-баюшки —

ай, краюхою луны,

ай, мозолями волны.

Баю-баюшки-баю.

Спи, покамест я не сплю.

Жизнь катилась посуху —

укатилась за море.

Набери-ка воздуху.

Надыши-ка памяти.

Жизнь катилась по морю —

расстелилась по миру.

А возьму-ка на руки,

понесу, как горюшко,

милое дитя моё,

маковое зёрнышко.

Ласково несомое,

живое, невесомое,

ах, зерно, зерно моё —

да с другими зёрнами —

сеять в землю чёрную.

Не могу, а надобно

(баю-баю-жалобно)

времени отдать его

(баю-баю-прядево).

Не хочу, а ведомо

(баю-баю-преданно):

отпущу когда-нибудь

баю-баю-на небо.

Не то вороны склюют.

Не то вихри отпоют.

Баю-баюшки-баю.

Спи, пока я на краю.

Баю-баю, баю-бай.

Долог путь, да близок край.

Чтобы падать было мягче,

крепче засыпай.

«Волчья душа в человечьем теле…»

Волчья душа в человечьем теле,

волчьи забавы промеж скорбей.

Я за тобою спешу, но мне ли

выйти, плуту, из твоих сетей?

Плут расставляет повсюду путы,

чтобы запутаться – так и знай!

Вечность бежит от одной минуты,

будто от волка – заяц-толай.

Там, где звериные рыщут тропы,

я пролагаю свой скорбный путь.

Волки – не рыцари, не холопы,

но каждый из нас – это волк чуть-чуть.

Там, где идут к водопою лоси,

я выступаю на смертный бой.

Волки пощады себе не просят,

хоть и хотят, как и все, домой.

Наши клыки – не острей секиры,

наши леса – не высокий храм.

Волки-собратья воюют с миром —

с малых годочков до смертных ран.

Кровью питают в бою жестоком

поле, поросшее злой травой.

То, что охотничьим кличут рогом, —

рог исключительно боевой.

Знают волчата от старой волчицы:

прут – это в будущем чей-то кнут.

Нашему брату в дары сгодится

только свобода от древних пут.

Каждому пахарю – сноп пшеницы,

каждому ратнику – щит и меч.

Нашему брату в дары сгодится

ночью луну, как жену, привлечь.

Нам недоступны слова молитвы —

голос природы велик и прост.

В час ожиданий и в час ловитвы

ловим надежду за лисий хвост.

Волку – не весело, не свирепо,

волку – больнее всего явить

душу свою… Потому что в небо

нам не смотреться, а только выть.

Нашему брату любая рана —

точно помарка в живой душе.

Нас укрывают ночные туманы,

наши шерстинки – настороже.

Мы – отщепенцы, и наша стая —

стая бродячих, но всё ж не псов.

Нашему брату молва любая —

точно зарубка в строю стволов.

Волчье лицо в человечьей маске,

в голосе смертника – хищный рёв.

Волки вверяют себя по-братски

миру – до самых его краёв.

Каждую ночь и на каждой сече,

лёгким путём выходя на бой,

будто бы оборотнем отмечен,

волк состязается сам с собой.

Евдокия[1 - За любовную связь с насильно постриженной в монахини Евдокией, бывшей супругой императора Петра I, майор Степан Глебов был приговорён к медленной и мучительной казни – колопосажению. Евдокия обязана была присутствовать при казни, и приставленные к ней солдаты не позволяли ей отвернуться. Смерть осуждённого наступила только спустя 14 часов (примеч. автора).]

Ах, Россия моя, Россия —

что ты смотришь, как Евдокия?

На телеге, и с двух сторон —

по солдату: – Смотри, смотри же!

Как всё то, что ты любишь, брызжет

кровью. – Смерть, подойди, порадуй! —

Не дадут отвести и взгляду.

Слышишь чей-то – не свой же – стон.

Сон. Кошмарный и долгий сон.

Евдокия, да ты сама ведь —

не опустишь глаза! Не вправе —

ибо то, что любила, в корчах

погибает на том плацу…

Так смотри же – смотри, не морщась —

ведь красавице всё к лицу.

Даже боль, даже ужас зверский…

Взять бы нож – да родному в сердце:

то, что любишь, на волю смерти

отпустить – да разве дадут?

Руки скрутят, и жилы выжмут,

и за спину: – Смотри, смотри же!

Неоструганной цепкой жердью —

совершается царский суд.

Что, Рос