Ифкуиль. 58 000 знаков в строчку и столбик

Павел Сурков

В новую книгу стихов Павла Суркова вошли стихи, написанные за последние полтора года – с 2016 по 2017 гг. Автор искренне надеется, что читатель будет доволен!

Ифкуиль

58 000 знаков в строчку и столбик

Павел Сурков

Иллюстратор Ксения Балицкая

© Павел Сурков, 2017

© Ксения Балицкая, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-2955-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Изначально я хотел назвать эту книгу новых стихов «Доппельгангер» – просто потому, что стихи, собранные в ней, отражают некую альтернативную сущность, не всегда совпадающую с автором, которая может ввести читателя в заблуждение относительно его, автора, подлинного портрета.

Одним словом – не путайте автора с лирическим героем.

Но потом я подумал, что «Доппельгангер» – слишком сложное и запутанное слово. Придется еще объяснять, что это такое, или кто это такой.

И решил, что у книжки будет немного другое название.

Попроще.

Так и получилось.

Ну, а если кто не знает, то ифкуиль – это искусственный язык философского направления. Очень сложный.

Примерно такой же по сложности, как и истинный смысл стихов в этой книжке.

Что особенно приятно – ифкуиль и автор родились в одном и том же году.

Ну и отдельно хочу поблагодарить Ксению Балицкую, чьи картины стали неотъемлемой частью некоторых стихотворений, включенных в эту книгу.

    Павел Сурков

«Ничего, родная, без следа…»

Ничего, родная, без следа

Улетят минуты и года,

И пребудет радостен и свеж

Запах неразбавленных надежд,

Подожди, любимая, не плачь,

В мире слишком много неудач,

Я не подарил тебе кольца,

Не скрывай ладонями лица,

В мире слишком дорого тепло,

Дождь стучит в оконное стекло,

Я с тобой прощаюсь на заре,

Лето будет лишь в календаре,

Все пройдёт, родная, но не я —

Ведь живу, тебе благодаря,

Так как ты – мой самый главный врач.

Ничего, любимая, не плачь…

«Ну, вот и все…»

Ну, вот и все.

Не вижу.

Не могу.

Смотрю на облака без остановки.

Не предаю, не верю и не лгу —

Взведенный, как спортсмен на тренировке.

Иду туда, где нету никого,

И сердце бьется, бьется, не стихая —

Один за всех,

Но все за одного,

Как зомби на окраинах Шанхая:

Еды полно,

И счастья – ни гроша,

Снег валит беспросветной пелериной —

Как ржавчина на лезвии ножа

В публичном одиночестве гордыни.

«Вот приходит война – только чья вина, что она из любого окна видна? Мать-и-мачеха плачет, судьба корячит, дотемна, все вдосталь, судьба не родна…»

Вот приходит война – только чья вина, что она из любого окна видна? Мать-и-мачеха плачет, судьба корячит, дотемна, все вдосталь, судьба не родна…

Вот идет солдат, он себе не рад, он душой богат – вот махорка, вот автомат. Впереди четыре года еще шагать, воевать, отдыхать, а потом на земле остывать.

Вот идет командир, сапоги до дыр, но с иголочки новый мундир – он красив, поглядите-ка на бойца, он лицом – весь в мать, а статью в отца, как даст приказ, да на первый раз, поднимается рота в бой, с головой, никакой отбой, все накрылось трубой – а как вернется домой так уйдет в запой.

Вот идет медичка, соль в волосах, и румянится солнышко на щеках. она всех спасет, она всех поймет, она на рассвете бойца донесет до своих и шепчет: «Браток, терпи! Доберемся с тобой до родной земли, и по Волге будут ходить корабли, погляди-ка: победа вон там, вдали…».

Вот идет старик, ко всему привык, планки в ряд на груди, Господи прости, вот эту под Вислой успел отхватить, а вот тут – за Варшаву, мать ее итить, бились долго, Сашка пулю словил, а меня-то военный божок попустил: говорит, пригодишься ты мне потом – а ведь мать провожала, осеняла крестом… И медичка туго крутила бинт, и горит командир, коли танк подбит, и веселый солдат с криком «Ура» – побежал из завтра в позавчера…

Вот идут они строем вдоль каменных стен, ничего не хотят, не ждут перемен, смотрят прямо в глаза, сохнет слеза, до победы, братцы, четыре часа. Что, в