Девочка с жёлтой мухой
Эдуард Вениаминович Лимонов
«Девочка с жёлтой мухой» – ещё более чудаковатый сборник стихотворений, чем все предыдущие, начиная с названия.
– Почему чудаковатый?
Я одинокий человек, несмотря на мою публичную политическую деятельность. Я, вероятно, самый одинокий человек в России. Когда ты одинок, ты непременно дичаешь и в результате говоришь и делаешь странные, эксцентричные вещи. Такими они предстают для не одичавших, уравновешенных жителей общества.
– Как я пишу стихи?
Я погружаю мою «удочку» как можно глубже, в самый глубокий слой, и выдёргиваю фразу или две.
А дальше, вокруг этой добычи из глубоких слоёв, наворачиваю разъяснения.
– Что есть «удочка»?
Это струя моего обострённого внимания, как «мышка» у компьютера, проникающая в глубокие мутные массы, где ещё нет слов, там в основном такой бульон лежит, тёмное озеро, но кое-какие словесные сгустки уже появились, плавают загадочные.
Вот оттуда выуживаю.
Слоёв же по меньшей мере три, и самый глубокий – самый серьёзный. Там одни тайны и загадки.
Оттуда вытаскивали Хлебников и Николай Гумилёв.
Э. Л.
Эдуард Лимонов
Девочка с жёлтой мухой
© Эдуард Лимонов, 2016
© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2016
Книга издана в авторской редакции
Пояснения
«Девочка с жёлтой мухой» – ещё более чудаковатый сборник стихотворений, чем все предыдущие, начиная с названия.
– Почему чудаковатый?
Я одинокий человек, несмотря на мою публичную политическую деятельность. Я, вероятно, самый одинокий человек в России. Когда ты одинок, ты непременно дичаешь и в результате говоришь и делаешь странные, эксцентричные вещи.
Такими они предстают для не одичавших, уравновешенных жителей общества.
– Как я пишу стихи?
Я погружаю мою «удочку» как можно глубже, в самый глубокий слой, и выдёргиваю фразу или две.
А дальше, вокруг этой добычи из глубоких слоёв, наворачиваю разъяснения.
– Что есть «удочка»?
Это струя моего обострённого внимания, как «мышка» у компьютера, проникающая в глубокие мутные массы, где ещё нет слов, там в основном такой бульон лежит, тёмное озеро, но кое-какие словесные сгустки уже появились, плавают загадочные.
Вот оттуда выуживаю.
Слоёв же по меньшей мере три, и самый глубокий – самый серьёзный. Там одни тайны и загадки.
Оттуда вытаскивали Хлебников и Николай Гумилёв.
Э. Л.
Косякин
I
Затем навсегда замолчал его телефон.
Из разных больниц уже не названивал он,
И можно было предположить,
Что перестал он далее жить.
Прохладные утра, какие выпадают,
Его не застают, за ним не наблюдают.
Он не приходит на площадь, где проводят митинг,
Он находится там, где гунн и викинг…
II
Тебе, коммунисту, шахтёру, боксёру,
Воздвигнуть курган бы иль сильную гору!
Ты был, ты кипел, тебя помнит народ,
Неправда, что умер ты в тот злобный год!
И мы в тёмном зале старинной больницы,
Кривили в печали мы бледные лица…
Таких церемоний, и речи, и флаги
Не знали мы ранее, мы, бедолаги.
Ушёл сильный краб, наш разгневанный брат
Устроил там в зале прощальный парад.
Лежал изболевший, однако, однако
Как красный святой, Первой Конной рубака…
Долматов
Долматов в старом Королёве,
Растрескавшемся, как копыта на корове,
Жил, пламенел, и горевал,
И галстук свой оберегал.
И то был галстук пионерский,
Не офисный, не галстук клеркский.
Он бережно хранил, чтоб красный
Путь через жизнь бы делал ясный.
Эх, Саша! Но тебя убили!
И в Роттердаме, что далёк,
Потух ты, красный уголёк,
В тюрьме за шею прицепили…
Их много, пасмурных и гневных,
Прошло сквозь партию мою,
И вот сейчас тебя пою
С престола лет моих столь древних…
Я многих наших пережил,
Такая мне судьба досталась.
Гляжу, за горизонт умчалась
Процессия моих могил…
Долматов! Боже мой, Долматов!
Конструктор боевых ракет,
Сказал он чужеземцам «нет»!
Погиб в руках у супостатов,
Но тайны твёрдые страны
Остались строги и страшны…
Нет, не коснулись их руками
Голландцы с янки за плечами.
Пусть мой косноязычный слог
Да воспоёт тебя, сыног…
«Уж неуклонно пожелтели…»
Уж неуклонно пожелтели
Твои военные поля.
О,