Пересечение снов

Марк Котлярский

Жанр книги «Пересечение снов» определен автором как микророман, а если говорить о способе реализации поставленной задачи, то его можно отнести к т. н психоделической литературе, когда повествование строится не на конкретном сюжете, а на зыбких ассоциациях. «Пересечение снов» – это не хронологически выстроенная история, а «пересечение ощущений», история этих ощущений, возникающая в зависимости от настроения героя. Наверное, так и должно строиться повествование о первой любви, которое по ощущениям прерывисто, как пульс, и неровно, как биение сердца.

Марк Котлярский

Пересечение снов

Микророман

Посвящается Ирине Макаровой.

Повесть о романе, или Роман о повести

Собственно говоря, это повесть первой любви – повесть о несостоявшемся романе, но – в то же время – это и роман о состоявшейся повести – повести первой любви.

Важно не запутаться в жанрах, потому что я пишу – скорее – историю ощущений, а не сюжет, где все прописано от начала до конца, где соблюдены законы жанра, где сюжетные линии вьются незатейливо и неприхотливо, подобно сплетенным лианам, где есть вступление, завязка, конфликт, развязка и – обязательно – некая мораль, которую порой так требует неискушенный читатель.

Наверное, в этом микроромане я сочту себя последователем Катаева, но не всего его творчества, столь непомерного, как огромный, запыленный шкаф, а – позднего, – названного им самим же «мовизмом».

Чтобы быть понятнее, я процитирую фрагмент из его романа (романа?) «Алмазный мой венец», посвященный Бабелю:

«Конармеец верил в законы жанра, он умел различить повесть от рассказа, а рассказ от романа. Некогда и я придерживался этих взглядов, казавшихся мне вечными истинами.

Теперь же я, слава богу, освободился от этих предрассудков, выдуманных на нашу голову литературоведами и критиками, лишенными чувства прекрасного. А что может быть прекраснее художественной свободы?

…Это просто новая форма, пришедшая на смену старой. Замена связи хронологической связью ассоциативной. Замена поисков красоты поисками подлинности, как бы эта подлинность ни казалась плоха. По-французски «мовэ» – то есть плохо. Одним словом, опять же – мовизм…»

Короче говоря, простите и мне мой «моветон», но тон моего повествования отнюдь не побежит по привычной дорожке, а полетит в стремительном небе ассоциаций.

Разделенное на главки, повествование о первой любви – это путеводитель по тому чувству, которое пребывает со мной всегда. Его невозможно втиснуть в хронологические рамки или уложить в прокрустово ложе сюжета, но от этого оно – чувство – отнюдь не бледнеет, а наоборот превращается в некую красочную мозаику, которую творить надо здесь и сейчас.

«Я встретил девушку…»

Прошлого не существует, оно умирает в нас, едва мы начинаем вспоминать о нем. Потому я давно уже забыл о пестром южном городе, существовавшем в конце шестидесятых, где из каждого окна неслась песня «Я встретил девушку…». Написал песню композитор, который умер молодым; он был представителем, той шипучей, шумной, шаловливой, шустрой национальности, что почти через тридцать лет этот город исторгнет из себя, как инородное тело. Впрочем, как ни странно, на самом городе не будет особой вины, город тяжело вздохнет, когда все это будет происходить, но ничего, увы, сделать не сможет, и сие событие станет отправной точкой его угасания.

Но тогда, в конце шестидесятых, шествовало по улицам младое племя; пламя клокотало в его глазах, жизнь казалась свежей и жаркой, пузырящейся, как газированная вода с сиропом: ее разливали в многочисленных киосках, где толпился юркий южный народ. А изо всех окон несся, соловьем соловея, голос известного певца: «Я встретил девушку…»

Ах, эта девушка, которая свела с ума, взяла в полон, разбила сердце, покорила взмахом ресниц, очаровала лукавым движением взгляда.

Девушка из песни, оставшаяся в виртуальном мире шестидесятых.

Когда – позже – об этой девушке напишут правду, она не преминет заметить:

«Я должна признаться, что разочарована Вашими признаниями. Я считаю себя интеллигентным и начитанным человеком, потому могу себе позволить подобную критику.

Я ож