Маменька. О Москве и москвичах

ХХI век! Москва – Сити!

Постарались архитекторы!

Из-за шейного остеохондроза не могу разглядеть верхушки небоскребов. Зато гордость пронзила небо где-то над вершинами творений рук человеческих. И мы можем не хуже!

Москва!.. Как же она изменилась! Как помолодела! Красавица!

Меня захлестнули воспоминания…

…Москва начала семидесятых. Закат хрущевской эпохи.

Переулок Октябрьский, что в Марьиной роще, перестраивался. Странная открывалась картина: новые, светлые панельные «высотки» и рядом, черные от старости, слегка покосившиеся деревянные двухэтажные домики, которые вот-вот должны навсегда исчезнуть, уступая новому времени. В доживающих свой срок домах коммуникации едва дышали, но люди в них продолжали жить и ждать.

Эти дома сносились постепенно. Черные пустыри – граница между новым и старым, отдыхали перед тем, как их начнут мутузить экскаваторы, готовя котлованы под новостройку.

По переулку проезд для машин был закрыт, и он казался тихим и безлюдным, в отличие от остальной суетной Москвы.

Вот в таком стареньком двухэтажном доме мы с мужем намеревались снять комнату. Первый этаж, от старости, врос в землю. В квартире три комнаты, узкий темный коридор и крохотный туалет. Все это размещалось на площади не более тридцати квадратных метров. Кухни не было вообще. В самой широкой части коридора стояла черная газовая плита, рядом с ней дверь в туалет, а чуть подальше – одна раковина с краном для холодной воды, предназначенная и для умывания, и для мытья посуды.

Хозяйка, пожилая женщина, приняла нас приветливо и предложила одну из комнат, метров семи в квадратах. Анна Васильевна, так ее величали – грузноватая, ходила с трудом, переваливаясь с ноги на ногу, вдыхая и выдыхая воздух из своих сиплых легких. Она улыбалась нам, но, заметно, волновалась. У нее были правильные черты лица, карие глаза, прищуренные от старости. Зубы – ровные и светлые, видно, не натуральные.

Анна Васильевна тут же познакомила нас с правилами жития. Перво-наперво предстояло напилить и наколоть дров на зиму: брёвна лежали во дворе. Отопление старое, печное. Ни ванной, ни душа в квартире не предусмотрено: мыться предстояло ходить в городские бани. А еще Анна Васильевна поставила нам важное, на ее взгляд, условие: веник всегда должен стоять ручкой вниз – и никак не иначе! Мы с мужем переглядывались, удивленные таким раскладом. Одно нас устраивало – квартирная плата: меньше в Москве, пожалуй, было не сыскать! Мы, как бедные студенты, решили не сопротивляться.

Предложенная комната, в которой стояла металлическая кровать на сетке да висела лампочка Ильича, тускло освещавшая каморку, требовала ремонта. И мы в этот же день взялись клеить новые обои.

Не успели мы закончить нехитрый косметический ремонт, как на другой день явился хозяин этой каморки и заявил на нее свои права. Он был в ней давно прописан, надеясь при сносе дома получить жилплощадь. Долгое время он здесь не появлялся, и наша бабуля решила сдать ее внаем. Чуткие соседи по дому быстренько донесли ему этот бабушкин маневр.

При основном диалоге бабушки и хозяина каморки мы не присутствовали, застали только его окончание.

– А я что? – оправдывалась она перед ним, глядя на нас, будто искала в нас союзников.

– Я хотела как лучше… Чего она пустует? Не успела ему сообщить…

– Анна Васильевна, – перебил ее хозяин каморки. – Повторяю: мне не нужно делать услуги. Пусть она стоит пустая! Вы поняли?

Обиженно махнув рукой, она направилась в свою комнату, показав всем нам спину. Хозяин каморки тут же удалился, а мы стояли в недоумении… Но Анна Васильевна быстро справилась со своей обидой: вернулась как ни в чем не бывало! Ей явно не хотелось нас отпускать!

– Я хотела только на время вам предложить его комнату, а он и слушать не захотел. Моя племянница с мужем и ребенком должны съехать от меня в общежитие с удобствами, и их комната освободится. Вот, посмотрите – распахнула хозяйка дверь в другую комнату.

Вторая комната оказалась метра на два больше и такая же запущенная. Здесь стояла детская кровать, старенький стол, а на окнах болтались полинявшие ситцевые занавески. Н