Рождественская история

1.

Зима стояла морозная, да снежная. Избы трещали брёвнами, дорога скрипела под валенком, и радуга поднималась вокруг солнца, знаменуя продолжение холодов.

– Говорю я тебе, дуре, не вноси разлад в семью! – отчитывал отец Георгий Настасью на исповеди. – Бог терпел, и нам велел.

– Так ведь он гуляет от меня! – не унималась Настасья. – Как прощать-то? Ладно бы тихо гулял, я бы ещё подумала. Вся деревня знает. Вся деревня, отец Георгий!

Священник нахмурил брови. Минутку помолчал, а потом продолжил своё нравоученье.

– Ты для виду с ним поругайся, помолчи недельку, чтоб от людей не стыдно. А там непременно прощай. Негоже мужа из семьи гнать. Кто самые преданные? – спросил священник Настасью. Женщина молчала и хлопала округлившимися глазами. Не дождавшись ответа, отец Георгий продолжал. – Правильно, грешники, что раскаялись. Иисус больше таких любил. Вспомни Марию Магдалену…

– Ладно, я всё поняла, святой отец.

– Что поняла? – спросил священник, не замечая на лице прихожанки следов раскаяния.

– Не буду насовсем выгонять. А сейчас пора мне, хозяйство управлять надо. – Настасья накинула на голову с плеч пуховый платок, священник перекрестил её, дал поцеловать крест, и пошёл исповедовать старушек, засидевшихся в тёмном углу храма.

Настасья вышла на улицу. Потоком ледяного воздуха, проникшего в дверную щель, покачнуло пламя свечей и обручи люстр. Одни только образа непоколебимо созерцали сквозь церковную утварь и немногочисленных посетителей что-то впереди себя.

2.

Пышная пена возвысилась над краями крынки. Настасья ловко перекинула подойник к другому сосуду.

– Мам, а где папка? – спросила кудрявая голова, возникшая над столом.

Настасья вздрогнула, молоко потекло по краям крынки.

– Сколько тебе можно повторять, не говори под руку!

– Ма, где папка? – не унималась голова уже на безопасном расстоянии, прикрывая ладонью краснеющее от затрещины место.

– Никуда не денется твой папка. К бабке ушёл, снег расчищать.

Тут же в кухне появились трое старших детей.

– Он и вчера расчищал!

– И два дня назад!

– Эх, вы, пострелята! Видали какая погода стоит? Вот, расчистит, и завтра вернётся, – дети недоверчиво посмотрели на мать, но без слова ушли в горницу. Настасья села к столу, закрыв лицо руками. Тусклая лампа кряхтела и смолила, разливая неровный свет.

– Мам, не надо. Он вернётся, – всхлипывал неизвестно как появившийся рядом младший сын. Он обнял мать и положил кудрявую голову ей на колени.

– Вернётся, вернётся. Конечно, вернётся, – повторяла женщина, не отнимая рук.

3.

К утру снег перестал. Настасья взяла лопату и вышла расчищать дорожки. Спать она в последнее время почти не спала. Работа отвлекала от тяжёлых мыслей, поэтому была в радость.

– Господи, что ты тут делаешь?! – воскликнула Настасья, раскидав снег до калитки и увидев сидящего в стогу супруга.

– Вот, думаю, как домой придти.

– Надумал?

– Нет.

– Нагулялся?

– Нагулялся.

Возникло тяжёлое молчание. Женщине хотелось столько всего сказать, столько всего она придумала за эту неделю, только сейчас слова путались и не шли в голову. Муж вылез из сена и подошёл к Настасье.

– Не приближайся! – угрожающе сказала она, и для убедительности стукнула лопатой по земле, – мужчина растеряно остановился.

– Прости меня.

И снова зазвенела морозная тишина. Было слышно петухов в том конце села и мычание коров. Медленно рассеивались утренние сумерки.

– Холодно. Иди в избу, и на глаза мне не попадайся.

Мужчина с нескрываемой радостью заковылял домой. Настасья, с минуту постояла, не оборачиваясь. Потом улыбнулась и, дочистив тропу до колодца, ушла на утреннюю дойку.

4.

– Вот как бы ты это всё назвал?! Это просто крах! Это просто ужас! Я с лета старался, вносил разлад, столько сил положил, а тут какой-то поп всё разрушил! – кричал и топал ногами зелёный от злости чёрт.

– Не расстраивайся, Анчутка! – утешал его чертёнок. – Не всё ещё потеряно. Они же ещё не помирились!

– Не помирились, но обязательно помирятся. Если она впустила его в дом, значит, шансов их разлучить, теперь нет. Сколько я этого мужика с этой вдовой сводил! Сколько выжидал, чтобы е