Тоска на вырост

Людмила Басова

Раскрывая громкое преступление, молодой капитан милиции Дмитрий Прозоров многое узнал о братьях, которым так и не суждено было поговорить. Оставшихся без родителей братьев разлучили в раннем детстве. Старшего, Виктора, взяли из дома инвалидов в хорошую семью. Приемные родители – врачи, подняли его на ноги и помогли талантливому мальчику стать художником. Повзрослев, он отрекся от них, так же, как и от родной матери, отбывавшей срок в Гулаге, и даже изменил фамилию. К младшему брату судьба была менее благосклонна, но всю свою жизнь он пытался найти своего брата. И нашел – в тот день, когда знаменитый художник, обласканный властью, был обнаружен мертвым в своей мастерской.

Людмила Басова

ТОСКА НА ВЫРОСТ

Виктор Иванович какое-то время был еще в сознании. Он даже услышал чьи-то шаги в коридоре. Возможно, это возвращается убийца. Сейчас пощупает пульс, поймет, что я живой и… Нет, добивать не будет, будет спасать. Опомнится. Вызовет «Скорую». Но шаги затихли, а перед глазами появилось какое-то марево, розовый туман. А может, это сгущались сумерки. Потом показалось, что кто-то наклонился над ним. Ага, это его конь, его верный конь сошел с холста. Как кстати… Виктор Иванович хотел сказать ему что-нибудь ласковое, но не смог, и попробовал хотя бы улыбнуться. Конь ответил ему печальным взглядом, наклонился еще ниже и стал облизывать горячим красным языком. Странно. Разве лошади могут так вылизывать лицо, руки, грудь? Как собака… Но боль стихала, тело обволакивало теплом. «Ты подними меня, унеси отсюда» – мысленно попросил Виктор Иванович коня, и тот понял его, но покачал в ответ головой. «Ты забыл? У меня перебито крыло. И сломан хребет, ты же знаешь… Ведь ты должен был создать меня сильным и гордым».

– Прости меня, – прошептал художник. – Прости… Я не смог этого сделать, потому что ты – мой автопортрет…

* * *

Здравствуй, Каин. Это брат твой. Авель…

Геля хмыкнула в трубку. Из-за низкого, с хрипотцой, голоса, ее часто принимали за мужчину, но еще никто не начинал разговор таким образом. Она прокашлялась, но голос не стал женственней, когда она произнесла:

– Простите, не поняла…

– Не поняла? – звонивший был явно растерян. – Вы хотите сказать, что вы – женщина?

– Я бы не смела этого утверждать… Но то, что не мужчина, это уж точно.

– Простите, но я звонил в мастерскую художника Графова.

– Вы туда и попали, только его нет, будет позже. Я тут убираюсь, скорее всего, дождусь его. Что передать?

В трубку долго молчали, но до Гели доносилось прерывистое дыхание, она нутром почувствовала, что человек нервничает.

– Ну, Авель, решайтесь…

Послышалось какое-то бормотание, и трубку бросили.

Так…, – Геля прислонила швабру к стене, уселась в кресло. – Имена, конечно, библейские, а вот брат – настоящий? Никогда не слышала, чтоб у Виктора, у ее Благодетеля, – тут ее губы раздвинулись в улыбке, которая, впрочем, не сделала ее лицо мягче, а выражение глаз – добрее, – был брат. Не должно у него быть никакого брата, да и вообще никого… А вот как сообщить ему о звонке, надо подумать. Можно под дурочку, – звонил тут какой-то шутник, поприветствовал странным образом. А можно иначе. Можно в точности повторить интонацию звонившего, и взгляда не отводить от его глаз.

Подошла к большому овальному зеркалу в витиеватой раме, привычно поморщилась. Своего изображения Геля не любила, потому что любить его было невозможно. На нее смотрело жабье лицо с выпученными глазами и бородавчатой кожей. На шее безобразной складкой колыхался зоб.

– Ну, что, жаба? – спросила Геля ту, что отражалась в зеркале. – Как порадуем нашего Благодетеля?

Но мыслью соскочила совсем на другое.

Я стала похожа на Надежду Константиновну, жену вождя мирового пролетариата. Вот только загадка – была ли та когда-нибудь красавицей, которую изуродовала болезнь? Да никогда! Геля видела ее молодые фотографии. А вот она, Геля, была… Знаете сказку про царевну-лягушку?

Ну, вот, только без счастливого конца. Сначала красавица-царевна, а потом на всю жизнь уродина. Жаба. Поэтому и сыночек у нее у