Динина любовь

Улья Нова

«В тот день Дина познакомилась с парком, когда он сверху донизу усыпан желтыми липовыми сердечками. Она знала эту аллею в горячем тополином снегу, в дрожащем голубоватом инее. Она шагала с папкой под мышкой, чуть шурша по розоватому гравию аллеи. Ее каштановые волосы, уложенные вихрами, лучились и вспрыгивали на плечах.

Дина возвращалась домой, получив свой самый важный в этом году заказ, обещавший безбедную неторопливую жизнь всю осень, всю зиму. Будущее теперь было определенным, очерченным и не таким тревожным: наполненные неторопливой работой дни в маленькой комнате, несколько лет назад переделанной из спальни в домашний офис. Впереди ее ждало чтение множества статей и прилежное составление каталога к выставке в тишине и мягкой убаюкивающей пустоте безлюдной квартиры…»

Улья Нова

Динина любовь

В тот день Дина познакомилась с парком, когда он сверху донизу усыпан желтыми липовыми сердечками. Она знала эту аллею в горячем тополином снегу, в дрожащем голубоватом инее. Она шагала с папкой под мышкой, чуть шурша по розоватому гравию аллеи. Ее каштановые волосы, уложенные вихрами, лучились и вспрыгивали на плечах.

Дина возвращалась домой, получив свой самый важный в этом году заказ, обещавший безбедную неторопливую жизнь всю осень, всю зиму. Будущее теперь было определенным, очерченным и не таким тревожным: наполненные неторопливой работой дни в маленькой комнате, несколько лет назад переделанной из спальни в домашний офис. Впереди ее ждало чтение множества статей и прилежное составление каталога к выставке в тишине и мягкой убаюкивающей пустоте безлюдной квартиры.

В начале этой осени досадное и привязчивое прошлое, ослабев, неожиданно разжало пальцы, все же позволив увернуться, освободиться. Дину окончательно отпустили две ее большие беды, две многолетние, безнадежно истязавшие ее влюбленности. И она стала легкой, от нее как будто осталась невесомая, бестелесная четвертинка. С тех пор Дина парила по городу, как перышко, как лепесток василька, удивлялась резкости и прозрачности каждого нового дня. И в очередной раз убеждалась, что когда любовь отпускает, все ее обещания и предвестники постепенно распадаются, смешиваются со слезливым утренним туманом, растворяются в бледном небе пасмурного осеннего полудня. Все вокруг отчетливо проступает в бескрайней, безбожной, обезличенной своей наготе – без затаенного и щемящего знака вопроса, без запятой, предполагающей заветное продолжение. Без щекочущей тайны, которая ежеминутно тревожит любопытство, искушая перелистнуть несколько дней, несколько месяцев, чтобы украдкой заглянуть в будущее. С такой надеждой. С таким нетерпением. И узнать разгадку.

В тот день Дина спешила по аллее парка легко, торжествуя, окутанная горьковатым ароматом конца сентября, под высоким небом с крошечными обрывками облаков, которые разметались повсюду. Ее бледное лицо обрамляли сияющие вихры, изумрудный платок, темно-синий воротник пальто. Она задумалась, замечталась, постепенно отрываясь от земли, отдаляясь от всего вокруг. В такие мгновения она любила представлять, как из неба ей навстречу вырываются святые. Из безбрежной голубизны отчетливо, ярко возникают они и бегут, задрапированные в пурпурные и лазурные одеяния. Преодолевшие. Наполненные силой и величием милосердия. Точь-в-точь как на полотнах Микеланджело, как на его фресках в Сикстинской капелле, некоторые из которых Дине предстояло описывать для каталога выставки всю предстоящую осень, всю зиму. Она вглядывалась в небо сквозь черные ветви и желтые сердечки липовых листьев, отчаянно и самозабвенно грезила наяву, представляя могучий, завораживающий бег святых под облаками. Она ожидала их появления, была готова к чуду прямо сейчас, сию секунду.

Окрыленная видениями, рассеянная и захмелевшая от неожиданной милости и совершенства этого дня, начисто утратив ощущение тела, Дина споткнулась. Сильно подвернула ногу. Унижающая, резкая боль прожгла ее насквозь, вмиг заставив очнуться, растерять легкость, утратить сияющие видения. Отчего-то смутившись, виновато одернув пальто, она отошла к бор