Интродукция, блин

На изумрудном небе яростно клубилась кипень майских облаков. Башни Кремля уходили высоко вверх и там начинали тихо кружиться, словно Кремль превратился в гигантскую карусель. Вместе с башнями кружился и Мавзолей, переливающийся психоделическими цветами, с яркой разбегающейся неоновой надписью на гранитном фасаде – «БИТЛЗ».

Над площадью, усиленная электроникой, звучала торжественная клятва:

«Я, юный пионер Советского Союза! Перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия!»

Динамики гудели и свистели, из-за реверберации слова клятвы понять было невозможно, спасало только то, что все дети знали ее наизусть, как «дваждыдвачетыре», голос то поднимался вверх и становился похожим на голос Буратино, то опускался к нижнему пределу слышимого диапазона, и тогда казалось, что пионерскую клятву дает Левитан.

На трибуне Мавзолея, окруженные членами Политбюро, стояли ливерпульские музыканты в пионерских галстуках и, вместе с партийными руководителями страны, весело размахивали разноцветными надувными гитарами. В руках партруководства гитары казались топорами, которыми они помахивали лениво, как сачковатые сучкорубы на лесоповале.

Красная площадь была заполнена детьми, которых необходимо было принять в пионеры. Их были тысячи, построенные в десятки каре. Саша летел низко над детскими головами и с нарастающей тревогой искал себя. Он неуютно чувствовал себя вне своего тела и вне своего строя. Сердце от волнения подступало к горлу и готово было вот-вот выскочить прочь.

Наконец, он увидел себя стоящим рядом с Леней в строю их школы около Лобного места. Они оба повторяли слова пионерской клятвы, разносящейся над площадью.

По сигналу горна старшие товарищи стали повязывать галстуки юным неофитам, но когда на шее Саши пожилая дама, от которой удушливо пахнуло потом с запахом «Пани Валевской», стала стягивать узел, его вырвало.

Леня, которого тоже еще не успели посвятить в пионеры, подхватил друга под руки и, шатающегося от слабости, вывел из строя. Строй сомкнулся, чтобы скрыть от пионерского начальства досадное отступление от ритуала.

– Я говорила тебе – не ешь эти пирожки? Говорила или нет? Тащите в рот всякую гадость, а потом мероприятие срываете! Ну что теперь с тобой делать? – шипела старшая пионервожатая на мальчика, который полулежал, прислоненные другом к ограде Храма Василия Блаженного у подножия Лобного места.

– К борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы! – гремел над площадью мужественный, но, по-отечески, теплый голос.

– Всегда готовы! – эхом откликнулись дети.

Саша вздрогнул от нового приступа тошноты.

Часы на Спасской башне захрипели, и раздался… звон будильника.

Саша, наконец-то, смог очнуться от кошмарного пьяного сна, который ему всегда снился после перепоя. А напиться было с чего.

С чего было напиться

Вчерашний день для него начался с большой радости – по факсу пришла копия банковской платёжки на перевод ему пятидесяти тысяч долларов за проданный металл. Сейчас она лежала перед ним на тумбочке, придавленная стаканом с недопитой от слабости водкой.

Саша открыл глаза, еще не совсем понимая, где и в каком времени он находится.

На кухне кто-то гремел посудой.

Удивленный, Саша вышел на кухню и с изумлением увидел там Леню, своего друга, уехавшего несколько лет назад в Голландию.

Тот жарил яичницу.

На столе уже стоял пакет сока, бутылка водки, лежали невскрытые пакеты с рыбной и колбасной нарезкой.

– Сам встал? Хорошо. Жратва уже готова, – буднично сказал Лёня.

– Постой, – не очень понимая, сон это или явь, пробормотал Саша. – Ты ведь сейчас живешь в Голландии? Так? – с надеждой на то, что он еще не сошел с ума, спросил Саша.

– Да, я сейчас живу в Голландии со своей женой Линдой, но ты, блин, позвонил вчера вечером и полчаса ревел, как медведь, что жизнь твоя рухнула и, если я сейчас же не приеду, то на этом свете мы больше не увидимся.

– Я так и сказал? – подавленно спросил Саша.

Леня кивнул.

– А как ты вошел? – спросил Саша, все еще надеясь, что это еще продолж