Таранов крутил в руках карандаш, и пытался вслушаться в слова барышни, сидящей по ту сторону стола. Впрочем, «барышня» – это лишь потому, что посетительница была женского пола. Выглядела она мило и симпатично, даже можно сказать – молодо, но по паспорту ей был «полтинник с хвостиком», а она кокетливо улыбалась, строила Таранову глазки, и трещала без умолку, рассказывая бесконечную историю любви.
Продираясь сквозь «кустовые хризантемы» и «голландские розы на длиннющих стеблях», которые обожатель дарил барышне в начале их бурного романа, Таранов попытался, было, поторопить рассказчицу, но она укоризненно посмотрела на него и сказала:
– Если коротко, то вы сути не поймете, как не понял ее этот ваш, мягко говоря, недалекий, участковый. Тут каждая деталь важна. И я прошу вас выслушать меня до конца…
Таранов обреченно кивнул, и дама затараторила дальше. Но и через полчаса они продвинулись не очень далеко: после роз и хризантем, как и положено по сценарию любовного романа, у парочки, познакомившейся на просторах Интернета, начались продолжительные посиделки в кафе.
«Наверное, у него уже кофе из ушей выливался», – думал об аферисте Таранов, прекрасно понимая, чем закончится это многословное вступление, но даму не перебивал – все-таки за нее ходатайствовал сам начальник РОВД, потому как дама была чуть ли не лучшей подругой его то ли жены, то ли тещи.
Утром у Таранова зверски болела голова, и если бы не планерка, он бы просто свернулся калачиком на диванчике, и поспал от души. Как чувствовал, что головной боли ему добавят. Так и вышло.
– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться, – устало сказал полковник Михеев после томительного заседания, и все поняли, к кому относится эта фраза. У Константина Афанасьевича Михеева и Олега Таранова были особые, почти приятельские, отношения. А «Штирлицем» своего подчиненного Михеев звал не просто для прикола. Таранов только с виду был таким простецким, а на самом деле отличался от других сотрудников отделения тем, что мгновенно схватывал суть дела, великолепно анализировал ситуацию, умело руководил людьми, видел все гораздо дальше своего района и собственного носа, но при этом хранил верность отделу, как жена декабриста.
Ну, и еще было за что именно так называть Олега Васильевича Таранова. Кто-кто, а полковник Михеев хорошо был осведомлен о том, где его подчиненный получал специальную выучку.
– Садись, Олег Васильевич, поближе, – по-дружески похлопал Михеев по столу, когда они остались с Тарановым вдвоем в кабинете. – Ты что скуксившийся какой-то? Не выспался?
– Выспался, – Таранов потер виски. – Но вот башка разваливается. Наверное, к непогоде…
– Ну, ты даешь! «К непогоде»… А что тогда мне говорить?! – Михеев сочувственно посмотрел на макушку своего заместителя, как будто там можно было разглядеть следы головной боли. – Васильич! Не в службу, а в дружбу, помоги, Христа ради! Бабы дома навалились так – не продохнуть. Короче, у них подруга есть, не то экстрасенс, не то гадалка какая-то. Обнес ее ухарь один. Жених. Ну, она с заявлением пришла в отдел, а ее отфутболили. Вот она по случаю жене с тещей и нажаловалась. А они мне пней вставили! В общем, я пообещал, что ты ее примешь…
Таранов посмотрел на Михеева красными, как у больного быка, глазами и «мыкнул».
– Болит? – сочувственно спросил Михеев.
– Не то слово! А тут еще вы, Константин Афанасьевич, со своими бабами и экстрасенсами…
– Слушай! А может она тебе… того…???
– Что «того»??? – Таранов непонимающе посмотрел на начальника.
– Ну, это… Голову поправит!
Таранов, будь на месте Михеева кто другой, сам «поправил» бы с яркими эпитетами и в сто этажей все, что он думает по поводу экстрасенсорных способностей «Тамары Георгиевны Селениной» – так было написано на листочке, вырванном из блокнота, который подсунул ему под руку начальник.
– Иди, Таранов! Она уже ждет. Посмотри, что там можно сделать…
Таранов тяжело встал и двинулся к выходу. Старый паркет скрипнул под его ногами. Михееву стало безумно жалко коллегу. И так работы воз и тележка, а тут еще он с разными бабскими глупостями. «Ну, приду домой, я вам покажу кузькину мать!» – мысленн