«Вновь за окном судачит…»

Вновь за окном судачит

Осень с печальным древом.

Клён покраснел от плача,

Плачет он вместе с небом,

С небом, одетым в тучи

Днём чернобуро-лисьим.

С каплями грусти жгучей

Падают в грязь и листья.

Осень и мне подруга,

Что в сентябре приходит,

Чтобы дышать в мой угол

Нежной тоской мелодий,

Дождь натянув на рамы

Струнами одиночеств…

Я предлагал ей замуж,

Только она не хочет.

Зяблой рукой голубит,

Но замечает с честью:

«Ты же меня разлюбишь,

Если мы вечно вместе.

Вот оборву все листья,

Крыши снежком помечу

И улечу, чтоб мыслью

Вновь ворожил ты встречу.»

За покраснелым клёном

В толще блестящей пыли,

Словно в пруду тритоны,

Вьются автомобили,

Пьяные бледным светом,

Фары в глаза мне косят:

«Что ж ты, рождённый летом,

С детства влюбился в осень?»

Сентябрь на Шексне

Теплоход. Белый холод металла

И рассветной реки полоса…

Видно, ночью жар-птица летала

И роняла перо на леса.

С берегов, то желто, то багряно,

Над ребристой воды серебром

Проступает сквозь марлю тумана

На осиновых кронах перо,

Оттеняет еловые гривы,

Что курчавят холмы к небесам…

Много спрятано чудного дива

По шекснинским лешачьим лесам.

«Засохшим в мелких зубчиках листом…»

Засохшим в мелких зубчиках листом

Октябрь к стеклу прилип в желтушной квели…

Ну, семьдесят годков, ну, может, сто —

Ты проживёшь в своём любимом теле.

А что?.. Порой ругал, но ведь любил:

Поил; кормил; распарив, гнал от боли;

Хоть водки, верно, слишком много пил;

Хоть дрался в кровь, желая вольной воли.

Таков закон: раз послан жить, храни

Футлярчик дум на ярусах скелета

С обильем блюд гурманства ли родни,

С водой и хлебом божьего ль аскета.

Коль в память, как в затон, забросить сеть,

Признать придётся, зря хвосты и жабры:

Не раз честнее было б умереть,

Чем, заплутав, искать тропу до правды.

Но есть закон: сквозь топи колею

Ищи в тот мир, где благостней и суше,

Ведь грешность тела сводится к нулю,

Когда в безгрешность попадают души.

Бреди, ищи, суди себя судом,

Внушающим душе – не телу – трепет.

Придёт твой день и, будто бы листом,

Её к стеклу Господнему прилепит.

Сомненья

Щекочущая мнительность ума,

бессонница, дрожание коленей,

чувств бездорожье, мыслей кутерьма —

вот признаки и данности сомнений.

Из дома вышел: город в ноябре,

туман да дождь и сразу – перекрёсток.

Живёшь здесь жизнь и чувствуешь – в дыре:

как ни сверни, всё глупо, мокро, пёстро.

Припомнишь жизнь, всех дней былых туман,

весь шаг земной, все шишки нетерпений —

совсем не часто попадал в обман,

зато так часто мялся от сомнений.

В глазах людей скол вечного огня

искал, а видел бренности мерцаний…

Не раз хранил от гибели меня

бесовский дух сомнений-отрицаний.

Туман да дождь, на лужах рябь колец,

а прутья веток уже вяжут почки…

Я сомневаюсь в том, что смерть – конец,

ведь мысль всегда

длинней, чем речь до точки.

Откос реки одет в гранит, ручьи

точатся вниз по лестнице отлогой…

Я сомневаюсь, что мои грехи

избыть по силам даже силам Бога.

Бьёт над пустой рекой не в бровь, а в глаз,

дыра – не город, мокрый норд осенний…

Но если б чёрт не вкрал в сомненья нас,

кем Бог бы откупался от сомнений?!

«Для чего я слова выбираю…»

Для чего я слова выбираю

день за днём, и любя, и скорбя;

то зачёркиваю их, то черкаю?..

Я не знаю, поверьте, не знаю,

может, просто ищу в них себя.

Снова осень и небо сурово

топит дали и выси во мгле…

Как нужна мне сегодня основа —

то последнее божие слово,

по которому я на земле!

Определение координат

Если вниз по реке, доплывёшь до пустынь азиатских,

если вверх по реке, то дойдёшь до ледовых пустынь,

а по взгляду – тайга,

за спиной – европейское братство,

над макушкой – провал,

под ногами – подзольная стынь.

Координаты на шаре, а местность – долина да город,

что по двум берегам над рекой понатыкал дома,

и ссыпает в ту местность

ноябрь снег за ворохом ворох

так, что в небе редеет ночная осен