Бред сивой кобылы

Виктор Рябинин

В целом весёлый авантюрно-приключенческий роман с элементами детектива и эротики. Действие разворачивается на просторах четырёх континентов в конце 19-го и начале 20-го веков. Главный герой – бесшабашный и весёлый американец, предки которого являются выходцами из России, как будет ясно из второй книги романа. Дик Блуд, попадая в безвыходные ситуации, с честью и неординарной находчивостью выпутывается из них, как в мирную, так и в военную пору. Несмотря на сходство во времени и пространстве описываемых событий с историческими реалиями, не стоит опираться на них, как на неоспоримый факт, в жарких спорах с любителями истлевающих летописей и завсегдатаями пыльных архивов. Ведь только идущий своим путём читатель, способен осилить и объять здравым умом, все немыслимые ухабы на широкой дороге, ведущей героя к только ему понятной цели.

Виктор Рябинин

БРЕД СИВОЙ КОБЫЛЫ

ПРОЛОГ

ПОРА СОЗРЕВАНИЯ

«Пой, ласточка, пой…»

    Из фольклора пионеров Дикого Запада.

Не так-то много правдивых и поучительных историй удаётся услышать зрелому человеку за свою жизнь, не говоря уже о неоперившейся молодежи. Поэтому всякому недорослю, взявшему в руки эти скромные записки, было бы пользительно не только перечитать их лишний раз, но и сделать на память выписки в дневник или в иную интимного свойства книжицу. И это, убелённому благородными сединами автору сих строк, доставило бы истинную радость просветителя, как пытливого юноши, так и чувствительной отроковицы.

Так укрепи же меня Господь, чтоб, не страшась собственной тени, провёл я осилившего грамоту человека по запутанным лабиринтам собственной жизни, доказуя мудрость поступками, а не велеречивостью. И пусть лишь голая правда прольётся с этих страниц на голову читателя, яко указующий свет головни безнадёжно заблудшему в ночи путнику…

P.S. В связи с тем, что сии откровения заносились на бумагу в разное время половой зрелости и в любом состоянии трезвости автора, порой при блудном свете огарка свечи в будуаре дамы, порой в неверном лунном мерцании на военном бивуаке, то они могут поверхностному читателю показаться неровными и путаными, как в исторической хронологии, так и в литературном смысле, однако никто не смеет упрекнуть летописца в искажении ложью фактов его героической жизни!

* * *

Мой папашка, матёрый ковбой, и приёмная мамаша, ветхозаветная фермерша, воспитывали меня в лютой строгости. Не покладая натруженных рук, они прививали ко мне любовь к патриархальному труду и кротости чем могли, никогда не скупясь на крепкое назидательное слово. И я рос не по годам сметливым ребёнком, а едва войдя в ум, уже сумел с выгодой для семьи сбыть кочующим конокрадам лучшего производителя из нашего табуна. На что мой родитель, далёкий от свободной коммерции христианин, смиренно откликнулся библейской проповедью и отеческим наставлением. Старый жеребятник, охаживая мои чресла сыромятной уздой, укорял при этом, как всегда, свою жену:

– Мэри, – наливался он яростью до краёв, – Мэри, от кого это тягостное наследство? Немедленно одари меня достойным преемником!

Мэри мирилась с забывчивостью супруга, как могла, лишь изредка ломая о его загорелую плешь домашнюю утварь. Воспитанная в духе послушания, она и во мне пробудила чувство меры в преклонении перед властью и законом, весьма преуспев на этом наставническом поприще. Поэтому уже с ранней молодости я насобачился обходить далеко стороной и то, и другое.

С появлением сестры Азалии, все заботы по моему воспитанию легли на плечи независимо странствующих по прериям джентльменов благородной выправки и чернокожей кормилицы с хлопковых плантаций Юга. Рабыня любила меня до самозабвения, прощая дитяти все шалости белого человека, вплоть до применения им огнестрельного оружия по движущейся цели, за что и была пущена с молотка на торгах, вместе с моей мишенью: дядей Томом и его хижиной. Я горько переживал утрату объектов моих забав, навзрыд плакал по углам безлунными ночами и в диком забвении одиноко бродил по опостылевшим окрестностям, пока не утешился новой привязанностью, открыв в себе очередную грань дарования.

Наша кухарка