***

Смена закончилась в восемь утра, тяжелая смена. Даже на черный врачебный юмор сил ни у кого не осталось, после суток мотаний по городу по вызовам всех цветов радуги. Феерия скорой помощи. Голый спайсовый наркоман, в состоянии психоза бросившийся на полицейского с табуретом. Алкоголик, присевший на кухне со вскрытыми венами и баночкой пива. Неудавшийся самоубийца-таблеточник, которому промыли желудок. Мальчик с запущенной пневмонией. Бабуля, ожившая на пути в рай. Младенец с температурой под сорок и фебрильными судорогами. Мужчина с инфарктом. Женщина с раскрытием шейки в пять сантиметров. Женщина в диабетической коме.

Все это за двадцать четыре часа. Гонки со смертью, впрыски адреналина, драйв, какое-то особенное состояние сознания – отсюда уходят быстро, не выдерживая, или остаются здесь навсегда. «На скорой работают фанатики или психи, и мы правда любим свою работу» – фраза из статьи в Интернете бьет в точку. Он здесь третий месяц после десятилетнего перерыва и наконец счастлив. Он на своем месте. Лишь бы не зачерстветь, не забыть, что такое сочувствие, не начать относиться к смерти как к рядовому событию с кипой нудных бумаг. Смерть – это трагедия. «С каждым не умрешь», – так говорят здесь. Он их понимает. То и дело сталкиваясь со смертью, привыкают к ней и защищаются от нее, отгораживаются как могут, становятся роботами без эмоций.

В прошлую смену по дороге в больницу умер парень. Двадцать семь лет. Спортсмен. Инсульт. Скорей всего, оторвался тромб и закупорил сосуд в мозге. Жена, ехавшая с ними, потеряла сознание. После таких случаев долго отходишь, но он рад, что чувствует это, что он не робот, а человек.

На подстанции ждут сменщики. Короткий обмен приветствиями, стандартные вопросы о том, как прошла смена, несколько слов в ответ, свежие заступают на пост, выжатые сдают. Первые завидуют вторым. Через двадцать четыре часа они будут на их месте, но надо еще дожить.

Переодевшись, он ждет Веру, фельдшера из параллельной бригады. Она задерживается, как и положено женщине, а он, несмотря на усталость каждой клеточки тела, рад самому ожиданию, ведь в конце он получит приз, будет вознагражден сторицей. Вера его девушка. Ей тридцать, она младше его на без малого десять лет, и он до сих пор не понял, как все случилось: он пришел сюда с твердым намерением ни с кем не сближаться, не дружить, не влюбляться – были на то причины – а уже через месяц, влюбленный по самые уши, он шел на свидание с Верой, влюбленной в него. Они выпили кофе, каждый заплатил за себя, на чем настояла Вера, а после гуляли по майской вечерней Москве, счастливые и нетрезвые, и целовались у ГУМа, напротив ленинского зиккурата, на глазах у честной публики, москвичей и гостей города, снующих по Красной площади. Вера пригласила его на чай, и он остался у нее до утра. У Веры хорошо, не то что в холостяцкой берлоге, где пахнет хищником-одиночкой, предпочитающим пиццу, пиво и лежбище на диване.

Он ночевал у Веры несколько раз, а к себе в гости не звал. Она ждала приглашения, пару раз намекала в шутливой форме (не пристало даме напрашиваться в гости к мужчине), а он отшучивался, говорил, что стесняется своего логова, слишком дикого для нее, надо, мол, вычистить авгиевы конюшни – а сам собирался с духом, зная, что не сможет тянуть вечно, и чем быстрей он ее пригласит, тем лучше.

Вот и она. После смены мало кто выглядит хорошо, и Вера тут исключение: словно и не было двадцати четырех часов адреналиновой гонки, без сна, с бутербродами на бегу вместо обеда и ужина, с воем сирены прямо в мозгу в качестве фона, с умирающими и воскресающими, с язвами, инфарктами, инсультами, ожогами, давлениями и отравлениями. Сунув руки в карманы светлого летнего плащика, хрупкая, легкая, солнечная, она улыбается издали и встречает его улыбку. Темные волосы убраны в хвост, на лице минимум макияжа – он ей не нужен, с ее красотой, обычной, не фотомодельной, но зацепившей его с первого взгляда – и глаза светятся радостью. Радостью и любовью. Как у нее получается? Где ее резервный аккумулятор?

Вера подошла ближе, и стало видно, как сильно она устала: усталость на дне ее глаз, в