«когда всё кончится не слушай голоса…»

когда всё кончится не слушай голоса

и не взирай на лица

как раненый смотри на небеса

над полем Аустерлица

там голубая смальта и вода

журавлики в полёте

предательство уходит навсегда

вне времени и плоти

и тают леденцовые ножи

в сияющем овале

а ты себе не двигайся лежи

на сером покрывале

«горячей глиною и сладкой…»

горячей глиною и сладкой

себя я чувствую в бреду

с ножом под правою лопаткой

дождём пылающим иду

иду припадочной Москвою

в воде и в воздухе пожар

и над тяжелой головою

дыханье мутное как пар

и перевёрнуты бульвары

везде тревога под и над

трещат горящие гитары

в зрачке колючий рафинад

сползают старые вериги

и кажется сейчас умру

и пелрамутровые сдвиги

змеиной кожи по нутру

«То стихнет, то снова появится…»

То стихнет, то снова появится

какой-то мотивчик простой…

колотится сердце и плавится,

взлетая из клетки пустой.

«хозяин плюшевой собаки…»

хозяин плюшевой собаки

что может сделать человек

когда на мусорные баки

он тихо смотрит целый век

в его окошко постоянно

стучится дерево в дожде

в какой-то полудеревянной

забытой богом слободе

и по окраине столичной

идёт он вечером домой

и в этой комнате обычной

такое слышит Боже мой

и знает открывая двери

квартира тёмная пуста

но там его по крайней мере

всего объемлет теплота

такого в общем не бывает

и время движется к зиме

он напевает напевает

и улыбается во тьме

«что вам музыка? прыгайте в бездну…»

что вам музыка? прыгайте в бездну,

забывайте, теряйте ключи…

«даже если навеки исчезну —

только пой, только пой, не молчи!

в перезвоне ночного трамвая,

в переходах, где пахнет мочой, —

всё равно я живая, живая,

как мертвец с восковою свечой,

мне и слушатель, в общем, не важен

если я родилась – и пришла

изо всех переулков и скважин,

отмывая тебя добела.

«В зеленеющем сумраке дня…»

В зеленеющем сумраке дня,

Где сплетаются липы и ели,

Укачайте, растенья, меня

В светоносной своей колыбели.

Заверни меня, солнечный лес

В тихий шелк листвяного покрова,

В этот родственный шепот древес,

Воскресающий снова и снова…

«Сплетаясь – бормоча – шумя – ветвясь —…»

Сплетаясь – бормоча – шумя – ветвясь —

качаясь – шелестя – припоминая,

высокий лес вздыхает, затаясь,

лежит на листьях влага слюдяная;

я знаю – Книга там в зелёной мгле

огромная, и Слово в ней ветвится;

она раскрыта прямо на земле

на самой важной для меня странице;

но корни оплетают переплёт

и буквы будто пчёлы улетают…

крушина – донник – зверобой – осот —

тысячелистник – мята золотая.

«В неумолкающем говоре дня…»

В неумолкающем говоре дня

и в ликованьи ночного распева —

кто я, что Ты вспоминаешь меня

и поливаешь засохшее древо?

Кто я, что воды сияющих рек

радости – всей сокрушительной силой…

Всё ж пожалей меня, я – человек:

вдруг и не выдержу? Боже, помилуй.

«не ходи по тёплому асфальту…»

не ходи по тёплому асфальту

не шурши каштановым листом

будто сквозь колодезную смальту

ты вернёшься в свой любимый дом

полнотелой рыбою вплывая

чайничек увидишь на столе

всё как будто ты опять живая

на своей пронзительной земле

«Остановилось лето невпопад…»

Остановилось лето невпопад,

узорный холод в воздухе ветвится

и пустотою пеленает взгляд,

и в небе сковывает птицу…

Последний раз лови осенний свет

вбирай в себя, зрачок влюбленный,

пока древесных рыбок тает след,

как в горьком горле леденец лимонный…

«Да, в Москве-то погода такая едва ли продлится…»

Да, в Москве-то погода такая едва ли продлится,

столь сухая и звонкая, что на оконном стекле

снег, устав на лету шелестеть и на землю стремиться,

оставляет лишь звук, а потом исчезает во мгле;

да, устойчивость схлынет, останется рыхлая влага

будем снова мы в ней свои гнезда непрочные вить,

и замесится грязь, и размокнет навеки бумага,

и слова растворятся, забыв очертанья явить.

«Уютной стала вдруг квартира…»

Уютной стала вдруг квартира,

И водворился за стеной

Су