[Enfaldig s?ng om inte ?terv?nder]

в две трубы медные – по небу, с обратной,

тыльной стороны недоверия

мы разбираем разности,

сами окрыленные,

с ногтями плоскими и

в перьях.

ты —

с края раями медоносными мазанного,

я —

с игольного ушка через которое ни черту,

ни

ангелу.

отставаясь к каждому встречному, скорее,

случайными,

и,

всего чаще,

напрасными.

[отступные]

непутёвое множество сно-

видал,

сам говорил под нос: эка невидаль.

если частое полунное сечение обрывается на полуслове,

если не-ба позолота оплывает оловом,

и твои оловянные солдатики маршируют строем

по роговеющему месяцу… если

отозваться не эхом, но

выстрелом, в этой

песне

станет больше прорешек, в которые:

грошиком – в землю, семечком —

в пашню, лакмусовой бумажкой – в

черничные пятнышки,

расплывающиеся с каждым ударом

сердешным.

окажись здесь вещим, вешним,

нездешним,

рая отщипни

кусок украдкой,

запиши в тетрадку:

жил.

[на выдохе]

с чьей подачи страх – бел,

чем смертен?…

(так в фильме скверном:

в сквере

мелом

обвести тело…)

с чьих слов мир сед и болен,

и по какому праву – ваш?

я волен

расписаться в этой пустоте,

все знаки

распознать/не выжечь

на кости,

на коже.

но блажь

подобия

зашита с детства

в мозжечке…

«убий», не заповедь, зачин,

и евхаристия – задел,

пролог к очередному «да укрАди».

я-вечность бога ради

из ледяных твоих творил

очередного человека.

века.

и не успел.

[говорение о непостижимости гражданской совести]

а человек был чобатый и —

с комарами на пузе,

ротозей,

вызревал в каждое крохотное, толченое,

как одуванчик – в асфальта трещины.

кроткие кургузые лепесточки токал:

цок-цок, словно

копытками ослик.

дальше: лишь волглая пашенка

порастала мундирами, шлемами.

так космические лоботрясы

потрясали дубинками,

клокотали, катались

и – до слепоты – ярое солнышко

с ладоней высматривали.

мы были белы и пострелы…

пока бесцветный пан феней лопотал,

сонливые птицы обессути

ютились на раскидистых ветвях

беспородных елей,

елеем мазанных,

холодом взлелеянных;

вестимые вестники нашего

ненаглядного, пущего

осмысла.

[радуга]

для непутевых, путейных, питейных прогнозов —

новая радуга, переломленная через колено;

да, дня говор с моих слов передан верно,

до каждого нового трамвая донесен,

бегущего по кольцу от бульваров к сердцевине

изжеванного ситцевого платьица бессловесной алисы,

свернувшейся комочком в чащобах своего зазеркалья,

лишенного заповедной заветности, выморочной праведности.

ты только дождись, дождись: дождей, снега, мороза,

всякой другой ненаглядной былинной х..ни,

заштопай победные дыры выходного своего мундира,

задуши в себе люто и чортом, и малютками его.

тогда и выдохнем легко и свободно,

тогда и покатимся колечком золотистым к солнышку в горницу

от самого своего крылечка кособокого,

от смешливого заупокойного детства. прочь.

[черный прямоугольник на сером фоне]

путеводные костры

расхристанные, христовые,

как на расчерченной намертво дощечке

имени своего каракули вывести;

сушеные каракумы жевал,

сплевывал лихо сквозь зубы, дурень,

а все-все пушки/ружьишки/танчики

ветром взъерошило, и понесло

стаей воробьиной над лесами-полями-весями,

змеем развеселым бумажным над куполами,

над маковками, под ногами твоими,

широкой походке сватанными.

и было оружие словом, а слово было

как слава,

как колокол,

как легкое покалывание в сердце на выдохе,

когда от алого к букварю ниточка протянута,

когда в одеяле – дырочка-морока,

в которой – пальчики в кулачки и – инеем.

и если ты не достаешь ногами

до спасительной голой веточки,

дождись меня, дружочек,

повиси еще вечность-другую,

все тут будем, одним словом – навылет.

[Богоматерь песка]

Ритуалы необъяснимого:

Голые короли рисующие по коже стилом

Нежность;

Настырная педерастия и гомогенность

Неуемного распада:

Сквозь темень и бездонность-