Назад к книге «На склоне пологой тьмы» [Наталья Тимофеева]

1. Под шум ветров

«На склоне тьмы пологой – тишина…»

На склоне тьмы пологой – тишина.

Она лежит раскидиста и хладна.

Её не выпить никому до дна,

Она сама коварно-плотоядна.

Меня она обманом завлекла

Под своды чужестранной этой сени

И, словно клейстер, в сердце затекла

И кровоток замедлила. Растений

Вокруг взрастила, – остры их шипы.

Втыкая их в ступни мне и в ладони,

Она моей не выстлала тропы

Целительными травами. И клонит

Меня свернуть с обрыва в пустоту,

Но что-то держит цепко и незримо.

И чую, ни одну пройду версту,

Сбивая душу вкровь неумолимо.

Мне теплохладность не даётся вновь,

А святость не даётся мне тем боле.

За склоном тьмы, как свет, горит любовь

И ждёт меня, таясь от смертной боли.

«Мир рушился, как замок из песка…»

Мир рушился, как замок из песка,

Соприкасаясь с тишиной звенящей…

Вползала в грудь знакомая тоска —

Мой проводник в непрочном настоящем.

Небрежный жест прощального «прости»

И губ любимых горьковатый привкус…

И знала я, что мира не спасти,

Но я спасала. Стародавний искус…

«Сквозь тусклое стекло мы видим мир…»

Сквозь тусклое стекло мы видим мир,

Наполненный материей и звуком.

Над миром – неба радужный сапфир,

Под ним – людские ненависть и скука.

В рассветах – рая видятся мазки,

Пылают кознью адовой закаты…

А люди так от рая далеки,

Рождая лжи благие постулаты!

О, если бы не вечная печаль

Тугих ветров над умершей любовью!

Давно заржавлен старенький Грааль,

А музы все, увы, болеют корью.

Как много тех, кто рабством искажён

До первобытной удали пещерной…

Сквозь тусклое стекло я вижу сон —

Моей души обрывок многомерный.

Объять себя – такой великий труд!

Объять других – совсем труда не стоит.

Ты слышишь, – в небе ангелы поют?

Они нас всех когда-то упокоят…

«Коротких сумерек свеченье…»

Коротких сумерек свеченье,

Туманный лунный ореол,

И гор в молчании священном

Высокий каменный престол.

Палитра красок скуповата,

Дыханье ветра стиснул хлад,

И словно горлом пережатым

Он что-то шепчет невпопад.

От прели листьев прошлогодних

Моя кружится голова,

И вновь таинственный угодник —

Вечерний сумрак – мне слова

Диктует медленно и внятно,

Даёт понять без суеты,

Как он усилит многократно

Все тайны эха пустоты,

Как он войдёт в меня без боли,

Разнежив чёткий мыслеряд,

И мой сердечный Капитолий,

Сломав, воздвигнет наугад.

«Тону в подушках. За окном февраль…»

Тону в подушках. За окном февраль

Молчит полнощно, кутаясь в туманы.

Дрожит звезды обколотый хрусталь,

И лунный свет сквозь занавесь обманно

Скользит ко мне согреться в зеркалах.

Потрескивают в печке сокровенно

Поленья, рассыпаясь в серый прах,

И тени разбегаются по стенам.

Мой старый дом баюкает в тиши

Своих воспоминаний мириады,

Таинственными звуками грешит

Под сенью зачарованного сада.

Лежу без сна, пространства колыбель

Несёт меня в неведомые веси,

Мой кокон одиночества – постель —

Объял меня, но мне совсем не тесен.

Легко бежит мой разум из тенет

Его любви, заворожённой снами,

Уютно пахнет шерстью новый плед,

И кот моими занят волосами…

«Чеканен профиль февраля…»

Чеканен профиль февраля.

Его тяжёлый взор прохладно

Обвёл окрестные поля

И застил дымкой непроглядно.

На розы выпал колкий снег,

И побелели черепицы,

Как будто вспять стремится бег

Седого времени, и птицы,

Из жарких вырвавшись краёв,

Цветенью радовались зряшно.

Умолк весенний птичий зов,

Вчера звучавший бесшабашно.

Обман, коварство, мгла и хлад.

Печальна зябнущая завязь.

Поник под ветром виноград,

А на гнездовье замер аист…

Зима вернулась посреди

Надежд на новые рожденья

И на земной лежит груди

Последним смертным наважденьем.

Весенней лошади

Минуты листают пространство размеренно-скупо,

Бежит из-под ног прямо в прошлое занятость дня…

Вздыхает соседская лошадь с коричневым крупом

И белым лицом своим смотрит как раз на меня.

Я ей говорю – не грусти, всё осилится ладом,

Ты вспашешь надел, я колючки спалю и лист