«Выбивает время мужиков…»

Выбивает время мужиков,

Как фигуры битой городошной,

Прочь из жизни нашей суматошной

И бросает их за грань веков.

Выбивает время мужиков.

С каждым выбитым уходит что-то

Криком журавлиного полета

За морозной дымкой облаков.

Выбивает время мужиков

В шестьдесят, и в пятьдесят, и в сорок…

Снег из приоткрытых небом створок…

И на нём видны следы подков.

Непризнание в любви

Нет, это не признание в любви.

В ней признаются как-то по-иному:

Словами вторят соловью шальному

И клятвы верности приносят «на крови»…

Нет, это не признание в любви.

Да, это констатация того,

Что стала неразменной моей частью,

Которую ни логикой, ни страстью

Не разменять, себя не тронув самого…

Да, это констатация того.

«Хочу увидеть речку Потудань…»

Хочу увидеть речку Потудань,

Чьи заговоры шепчутся веками,

Что, к небесам протягивая длань,

Ход мыслей окаймляет берегами.

Там слова изначального печать

Дорогу закрывает многословью.

Там хочется прилечь и помолчать

У вечности, меж волей и любовью.

«Нелепый подиум – вечерняя аллея…»

Нелепый подиум – вечерняя аллея.

Идешь. Шлейф запаха. Походка в перекрест.

В разрезе платья шелк ноги белеет,

В глазах прохожих странен этот квест.

Цветов нет желтых, но звучит тревога,

И одиночество безбрежное в глазах.

А встречные идут своей дорогой.

И ничего ни крикнуть, ни сказать.

Он не услышит, не вздохнет, робея,

И не увидит твой призывный жест.

Нелепый подиум – вечерняя аллея.

Идешь. Шлейф запаха. Походка в перекрест.

Взгляд украдкой

Ведь даже в щеку не поцеловать,

Лишь только взглядом проводить украдкой,

Мысль выбросить, исписанной тетрадкой,

Которая, как полуночный тать,

Готова выкрасть и укрыть от мира

Осколок счастья, кость с чужого пира…

Но хватит. Дальше тишь и благодать.

Августовское рондо

Вечер августа. Запах «шарлотки».

И тремоло цикады в листве.

Звезды падают тихи и кротки.

Вечер августа. Запах «шарлотки».

Взгляды долги, а звуки коротки,

И молчанье с печалью в родстве.

Вечер августа. Запах «шарлотки».

И тремоло цикады в листве.

«А ночью, говорят, была гроза…»

А ночью, говорят, была гроза.

Ломалось небо, падало на крыши.

В узлы вязалась молнии лоза.

Я крепко спал, я этого не слышал.

Мне снились в эту ночь наперебой:

То шум вокзала, то аллеи парка,

То берег моря в дымке голубой,

То подворотни заспанная арка…

Зрачок луны в прищуре облаков

Смотрел лениво на деревья сада

И ухмылялся, дескать, мир таков,

Чего тебе ещё дружище надо?

И вдруг приснилось – ты в мою ладонь

Хрустальным яблоком упала с ветки,

Неосторожным жестом только тронь

И подбирай осколки по расцветке.

Проснулся – голова моя в огне,

Со мной осталась только память тела.

В грозу, во сне упала в руки мне.

И что теперь с доверьем этим делать?

Каштан

Кружится потерянный лист,

Движения резки и странны.

И ветер – шальной гитарист —

Играет, сбивая каштаны.

Упавший каштан подберу,

Очищу, в ладони подброшу…

Привычно стоять на юру

И думать о чём-то хорошем.

О том, что не стоит жалеть

Ушедшего лета попутку,

Что ветра хлестнувшая плеть,

Возможно, была только в шутку.

Что осень, конечно, – итог,

И с ним я войду в эту зиму.

О том, что оторван листок,

И холодно невыносимо.

Ночные мысли

А смысл из рук тихонько ускользает.

Как будто был тот смысл. Как будто был.

И звездный свет почти что осязаем,

И Млечный Путь подобием белил

Замазал неба черную громаду.

Созвездий жгут по зодиаку свит.

Мне больше ничего от них не надо.

Моя звезда со мною рядом спит.

Омела

Цветком омелы

Притянет взгляд,

Горохом белым

Рассыплет смех.

Забудешь с нею

Про все подряд

И, не краснея,

Познаешь грех.

Венок омелы

Подаришь ей,

Целуя смело

На Рождество.

И белым снегом

Среди полей

Обманет нега,

Как колдовство.

Кустом омелы

Чужая жизнь

Врастет умело

В твою судьбу.

Летучей мышью

Она кружит

И не услышит

Твою мольбу.

Старому другу

Давно с тобою за столом

Гл