Игорь Всеславьевич и Злокачественная опухоль

1

А из тых лужаечков московскиих,

А из той столицы хлебосольной,

Золотой, богатой да деньжищной

То не вьюги-ураганы вырывалися,

То не звери-твари, птицы-птахи показалися,

Из тюрьмы-централочки, из оной Бутырочки

Выходил на свет божий

Удалой добрый молодец Игорь сын Всеславьевич.

Возвращался он домой Ярославскою дорогою

Да на тую дивную прописн? сторонушку

В Аляксандровску топерче во слободушку.

А он шел по улочке Стрелецкой

Мимо переулочков узеньких,

Подходил ко дворику знакомому.

Во том во дворике стоит домишко плохонький,

Да покореженный, да перекошенный,

А вкруг домишко там заборчик неухоженный,

Да и подгнивший, да и поваленный.

А уж на том крылечушке через-ступенчатом

Встречает его матушка родная,

Стара добра матушка встречает,

Слезинку утирает, слово молвит:

– А й здравствуй, чадо же моё ты ненаглядное,

Любимый мой сыночек Игорь свет Всеславьевич!

Спроговорит он Игорь свет Всеславьевич:

– А й здравствуй-тко, родная моя матушка,

Да разлюбезна стара добра матушка!

Как тут они целуются да обнимаются,

Как тут идут они с крыльца через-ступенчата

Во ту во горенку за столик-то кленовыий.

И воспрошает Игорь сын Всеславьевич:

– А и как вы без меня живали-поживали?

А и как вы здесь ненастье коротали?

Отвечает тогда стара добра матушка:

– Вот три годочка да ишшо два годика

Как не быть от тебя да малой весточки.

Уж как я плакала, рыдала безутешная,

А с той ли красной утренней зори

Во чисто поле глядючи.

Да и пошла во чисто поле по сырой росе

Ко лесу ко тому дремучему,

А ставши средь колповистых дубрав,

Тут очертилася чертою призрачной

Да заговаривала лютую тоску-кручинушку,

А й гробовую же тоску я зычным голосом:

«Будь ты, моё дитятко, Игорь сын Всеславьевич,

Светлее солнца ясного, милее вешне дня,

Светлее ключевой воды, белее воска ярого,

А й да покрепче камушка горючего Алатыря.

Будь ты, моё дитятко, Игорь сын Всеславьевич,

Топерче етим словом нунь волшебныим —

Во нощи и пол?нощи, во часу – получасьи,

А й по пути в дороженьке, во сне и на яву —

Укрыт от силы вражия, от горя, от беды,

От смерти да напрасныя собережен – то был,

От потопленья на воде да сохранен-то был,

И от сгорания в огне еще спасен-то был.

А будь моё словечко покрепчее стали,

Могучее богатыря и тяжелее золота.

А вздумает кто обморочить моего дитятку,

А возжелат кто узорочить моего дитятку —

Тут скрыться же тому за горы Араратские,

Во бездны преисподние сгинуть и пропасть!»

А с тем-то тайным волхвованьем сердце успокоилось.

Живу как боженька велит – хожу в церковенку,

Еще с соседушками я веду беседушки

Да получаю от властей н?щенску пенсию.

Еще-ка соберу грибы-стекляшечки,

А сдамши бутыльки – куплю я хлебушек,

Поемши хлебушка – сыночка вспоминаю,

Да к батюшке твому схожу на кладбище

А и поправлю холмик на могилке-то…

Так причитала стара добра матушка

и без дела не сидела, собрала на стол.

Ложила на стол сахарны всё яствушки

Дюже великие всё угощенья-кушанья:

Головочку лука репчатого,

Корочку хлебца черного,

Белой соли щепоточку

Да кружку водицы колодезной.

То-то славное пированьице!

Стало удалому молодцу то за обиду,

Стало Игорю Всеславьев-сыну за досаду.

Пословечно он да выговариват:

– А й же ты, стара добра матушка!

Прими сына твоего прощенье-разуменье,

Прощеньице дитятки ноне глупого.

Уж я гулял по стольне-граду, гулял вольныим,

Ведь и просил я милостыню с ножичком,

И брал ведь я возаймы с пистолетиком.

Ох, те ли займы возвернулись бы когда ещё,

А после дождичка в неведомый четверг.

Я ж охаживал любовно кассы-баночки,

Добывал оттуль немало золотца.

Для того ли о семье-то ведь заботиться?

Посылать-ка, вспомогать-ка родной матушке?

Заплуталися, запутались пути-дороженьки,

Имел де средства – ослепились глазоньки,

Были мощи – помутился разумом.

Такы денежки пускал во барах-ресторанчиках,

Все прогуливал я, пропивал, проку