«Пасхальные рассказы». Том 1. Гоголь Н., Лесков Н., Тэффи Н., Короленко В., Салтыков-Щедрин М.
Т. И. Каминская
Христианство оказало глубокое воздействие на мировую литературу, поэтому во многих произведениях нашли свое художественное воплощение и события Священной истории, и память о них – церковные праздники. Так, литературное значение Рождества давно признано и писателями, и читателями: существует даже жанр «рождественского рассказа». А вот Пасха как главный православный праздник получала художественное развитие только в русской литературе. Существует не малая, во многом пока не собранная антология пасхальных произведений, в создании которой участвовали многие русские поэты и писатели. Настоящий сборник «Пасхальные рассказы» том 1 – подборка произведений классиков русской литературы, посвященная великому светлому празднику Пасхи, куда вошли следующие произведения: Гоголь Николай «Светлое воскресение» Салтыков-Щедрин Михаил «Христова ночь» Соловьев В. «Пасхальные письма» Короленко Владимир Галактионович «Сон Макара» Короленко Владимир Галактионович «Старый звонарь» Лесков Николай «Фигура» Лесков Николай «Человек на часах» Лесков Николай «Запечатленный ангел» Тэффи Н. «Семья разговляется» Тэффи Н. «Пасхальный рассказ»
ПАСХАЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ
Том 1
Владимир Короленко
СОН МАКАРА
Святочный рассказ
I
Этот сон видел бедный Макар, который загнал своих телят в далекие, угрюмые страны, – тот самый Макар, на которого, как известно, валятся все шишки.
Его родина – глухая слободка Чалган – затерялась в далекой якутской тайге. Отцы и деды Макара отвоевали у тайги кусок промерзшей землицы, и хотя угрюмая чаща все еще стояла кругом враждебною стеной, они не унывали. По расчищенному месту побежали изгороди, стали скирды и стога, разрастались маленькие дымные юртенки: наконец, точно победное знамя, на холмике из середины поселка выстрелила к небу колокольня. Стал Чалган большою слободой.
Но пока отцы и деды Макара воевали с тайгой, жгли ее огнем, рубили железом, сами они незаметно дичали. Женясь на якутках, они перенимали якутский язык и якутские нравы. Характеристические черты великого русского племени стирались и исчезали.
Как бы то ни было, все же мой Макар твердо помнил, что он коренной чалганский крестьянин. Он здесь родился, здесь жил, здесь же предполагал умереть. Он очень гордился своим званием и иногда ругал других «погаными якутами», хотя, правду сказать, сам он не отличался от якутов ни привычками, ни образом жизни. По-русски он говорил мало и довольно плохо, одевался в звериные шкуры, носил на ногах торбаса[1 - Торбаса – мягкие оленьи сапоги.], питался в обычное время одною лепешкой с настоем кирпичного чая, а в праздники и в других экстренных случаях съедал топленого масла именно столько, сколько стояло перед ним на столе. Он ездил очень искусно верхом на быках, а в случае болезни призывал шамана, который, беснуясь, со скрежетом кидался на него, стараясь испугать и выгнать из Макара засевшую хворь.
Работал он страшно, жил бедно, терпел голод и холод. Были ли у него какие-нибудь мысли, кроме непрестанных забот о лепешке и чае?
Да, были.
Когда он бывал пьян, он плакал. «Какая наша жизнь, – говорил он, господи боже!» Кроме того, он говорил иногда, что желал бы все бросить и уйти на «гору». Там он не будет ни пахать, ни сеять, не будет рубить и возить дрова, не будет даже молоть зерно на ручном жернове. Он будет только спасаться. Какая это юра, где она, он точно не знал; знал только, что гора эта есть, во-первых, а во-вторых, что она где-то далеко, – так далеко, что оттуда его нельзя будет добыть самому тойону-исправнику… Податей платить, понятно, он также не будет…
Трезвый он оставлял эти мысли, быть может сознавая невозможность найти такую чудную гору; но пьяный становился отважнее. Он допускал, что может не найти настоящую гору и попасть на другую. «Тогда пропадать буду», говорил он, но все-таки собирался; если же не приводил этого намерения в исполнение, то, вероятно, потому, что поселенцы-татары продавали ему всегда скверную водку, настоянную, для крепости, на махорке, от которой он вскоре впадал в бессилие и с