У Раисы красные бусы и черные очки
У Раисы красные бусы и чёрные очки. Она тоже малярша. У нас даже трудовой стаж один, правда, разряды разные. Но мы про это не вспоминаем.
Поэты и писатели любят сиреневый и даже лиловый цвет. Раиса любит красный и чёрный. А я люблю вылинявший синий. Как джинсы у девушки на блестящем мотоцикле. Мотоцикл на плакате похож на новенький токарный станок. У моего отца был небольшой токарный станок, с четверть тонны.
А в обед мы с Раисой говорим о супружеской жизни. Так мы называем разговоры про постель. Мужей у нас нет, но есть случайные встречи. Раиса пьёт молоко и отливает немного бездомному котёнку. Котёнок серый от штукатурной пыли, а глаза круглые и тёмно-зелёные, как шляпки ондулиновых гвоздей. Мы до обеда затирали межкомнатную перегородку. Столько пыли, ужас. Я поменяла две косынки.
А Раиса всегда делает малярные папахи из газеты и называет их полковничьими. Она высокая и широкоплечая. Очень удобная напарница, потому что наша работа требует крепости. Я невысокая, но тоже сильная. Хотя мешки с сухой смесью поднимать не буду, не война, мужиков хватает. И пусть выгоняют из бригады. Я работу всегда себе найду. Меня прошлым летом звали коттеджи отделывать. Работа на воздухе, и кормили на убой. Но я не люблю высоту, а там леса до четвертого этажа. Неприятно работать, неуютно, хоть и платят много, и в долларах. Потому что халтура, то есть деньги не из официальной кассы, а прямо в карман, без оформления. Но мне трудовая книжка важнее денег, потому что мне пенсия нужна. А до пенсии мне – как до Китая. Раиса, до того как маляршей стать, в Китай моталась за кожаными куртками. Сутки на самолёте летела.
Раиса говорит, что когда у нее наступает оргазм, то в голове лопаются малиновые шары. Я ей позавидовала, потому что у меня ничего не лопается. У меня секс для женского здоровья. Мне даже не важно, какой мужчина на лицо. Мне же не замуж, меня всё равно никто не берёт. Главное – чтобы мужчина был чистый и вежливый. Хамов я на стройке насмотрелась, ни за что с ними не лягу. Даже для внутреннего здоровья. Мне наши штукатуры постоянно любовь предлагают, особенно женатые. Но штукатуры пьют, и руки у них как циклевочная шкурка, потому что цементная пыль ест кожу. А бабьими кремами они не пользуются. Если такая ладонь залезет мне между ног, то обдерёт, извините, до сукровицы. И к тому же ладони у них холодные, будто гипсовые. Сейчас все шпатлёвки на гипсе, а мокрый гипс руки морозит. А Раиса говорит, что я вру. Что дело не ихних руках, а что мороз у меня свой, внутренний. И ну и всё равно, на фиг оно мне нужно разбираться. Я себе всегда подходящего найду, вон хоть шофёра старого немецкого драндулета, который нас на стройку возит. От него одеколоном приятно пахнет. И не хам.
Раиса откусила половину свердловской булки и говорит с набитым ртом:
– У меня вчера электрик был с соседнего объекта, там будет поликлиника для депутатов. У него, у этого электрика, зарплата – как две моих, поэтому к ним не каждого возьмут. Пьянь не берут, приезжих тоже не берут. И баб не особенно берут. Чтобы только Москва или ближнее Подмосковье. Их муниципалы проверяют часто, а неприятности никому не нужны: ни подрядчикам, ни заказчикам. Короче говоря, электрик из Красногорска. Это близко от Москвы. И кстати, элитно, потому что – на западе, а на западе нет ни мусоросжигающих заводов, ни пластмассовых производств. А те, что были, давно позакрывали.
А котёнок выпил молоко и пошёл спать на рулоны с минеральной ватой. И мы рядом легли, пока обед. И Раиса говорит, что вчера от электрика у неё ночью в голове взрывались малиновые шары. Раиса сама говорит и сама ёжится, как от щекотки. Я закрыла глаза и попыталась представить, как взрываются малиновые шары. Но в глазах было темно. Никаких взрывов. Тогда я стала пялиться на лампочку под потолком. Лампочка была мощная, ватт на пятьсот, чтобы светло было, под финишную штукатурку. Я пялилась-пялилась, а потом зажмурилась. И увидела несколько плавающих синих и зелёных кругов. Но не шары. И к тому же круги быстро растаяли. И снова стало темно. А Раиса говорит, что, кроме шаров, ещё в голове