Настанет день…
Владимир Марышев
«Смена подходила к концу. Герман сидел в прозрачной яйцевидной кабине и следил за светящейся шкалой, по которой лениво перемещалась тонкая красная полоска. Время от времени она начинала дергаться, порываясь выскочить за пределы безопасной зоны. Тут-то и полагалось вмешаться оператору – нажимая нужные кнопки, он должен был восстановить равновесие процесса.
Вот только какого процесса? Об этом Герман, несмотря на всю свою ученость, мог только догадываться. Гигантская автоматическая линия, переналаживаясь, выпускала сотни видов самой разной продукции. Что производить в данный момент? Это решал суперкомпьютер, до тонкостей знающий рыночную конъюнктуру. Он никогда не ошибался – так стоило ли операторам забивать себе голову чужими проблемами?..»
Владимир Марышев
Настанет день…
Смена подходила к концу. Герман сидел в прозрачной яйцевидной кабине и следил за светящейся шкалой, по которой лениво перемещалась тонкая красная полоска. Время от времени она начинала дергаться, порываясь выскочить за пределы безопасной зоны. Тут-то и полагалось вмешаться оператору – нажимая нужные кнопки, он должен был восстановить равновесие процесса.
Вот только какого процесса? Об этом Герман, несмотря на всю свою ученость, мог только догадываться. Гигантская автоматическая линия, переналаживаясь, выпускала сотни видов самой разной продукции. Что производить в данный момент? Это решал суперкомпьютер, до тонкостей знающий рыночную конъюнктуру. Он никогда не ошибался – так стоило ли операторам забивать себе голову чужими проблемами?
Но у Германа была особенная голова. Слишком уж часто в ней роились вопросы, над которыми большинство жителей мегаполиса даже не задумывалась. Шесть часов скучной, зато не пыльной работы, за которую очень недурно платили… Девяносто девять из ста посчитают, что лучшего и желать нельзя! Но был ли смысл в таком дежурстве? Что, умница компьютер не мог уследить за ничтожной красной полоской? А зачем нужны тысячи людей на заводе-автомате? Надзирать за работой машин?
«Хотелось бы верить, – думал Герман. – Но я же сам не знаю, что именно контролирую! И контролирую ли вообще… Неужели меня посадили в эту кабину только потому, что не знали, куда деть? Заставили валять дурака, лишь бы не подумал, будто зря ем свой хлеб?»
…5, 4, 3… Наконец на большом табло под самым потолком цеха вспыхнул ярко-оранжевый ноль. Герман поднялся, пожал руку подошедшему сменщику и вышел из кабины. Пройдя через многочисленные двери, он влился в толпу, текущую к выходу.
Магнитопоезд-автомат плавно притормозил у платформы. Пузатые светло-голубые вагоны втянули толпу без остатка, и состав, набирая скорость, помчался вперед. За окнами проплывали огромные металлические конструкции, сложные переплетения труб, нагромождения разноцветных резервуаров… Могло показаться, что этот индустриальный пейзаж будет тянуться вечно. Но Герман знал: уже минут через пять, нырнув под высоченную решетчатую арку, поезд остановится возле «сот». Это была группа причудливых лимонно-желтых зданий, образованных из шестиугольных ячеек. Начало жилой зоны…
Двери вагонов открылись, и аморфная масса пассажиров выплеснулась наружу, покрыв перрон густым шевелящимся слоем. Достигнув края платформы, люди спешили перейти на движущиеся дорожки, уносящие их к стоянкам аэрокапсул.
Лента самоходного тротуара обогнула полосатую, как зебра, овальную площадку. Герман сошел с дорожки, и вскоре рядом с ним опустился большой серебристый шар. Бесшумно открылась дверца, и Герман забрался внутрь.
– Маршрут? – спросил ровный машинный голос.
– Сектор двенадцать, дом сто семьдесят шесть.
Прямая траектория – заветная мечта всех пассажиров, но в таком невероятно сложном образовании, как Второй жилой ярус, о ней следовало забыть. Машина выделывала немыслимые зигзаги, то и дело перепархивая с одного разрешенного уровня на другой. Ведь вокруг мельтешили тысячи других таких же капсул, похожих на разлетающиеся во все стороны шарики ртути!
Когда машина ныряла вниз, картина менялась. Здесь, у самого дна яруса, юркие экипажи терялись, их переливчатый блеск тонул в огнецветье рек