Скажи это Богу
Елена Вячеславовна Черникова
Целостность мира – через глубоко личное, личностное восприятие…
Осознание себя – через самые неоднозначные, самые интимные моменты бытия…
Любовь – и ненависть.
Смерть – и бессмертие.
Творчество – и Бог.
Проза Е.Черниковой балансирует на грани между реализмом и магическим реализмом. Не потому ли каждый читатель находит в ней что-то для себя?..
Елена Черникова
Скажи это Богу
А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас.
Мф., 5: 44
Пролог
В те дни я повстречала на Чистых прудах одного забавного человечка. Подстелив под себя огромную полиэтиленовую скатерть, он сидел на скамейке, укутанный в толстое шерстяное, черно-синими ромбами пальто, похожее на плед.
Я гуляла по аллее вдоль пруда – и вдруг вижу это. Сидит с книгой. Темно-малиновую вязаную шапочку надвинул на брови. Читает быстро-быстро страницы две-три, потом возвращается к началу, достает из кармана маленький круглый предмет с кнопкой – и опять перечитывает прочитанное.
Основную площадь его скатерти, расстеленной на скамейке, занимают большие прозрачные пакеты с книгами, а на меньшей, свободной от литературы, и скукожился этот сосредоточенный читатель в пальто-пледе с желтыми пуговицами. И такой он был милый, уютный, а пейзаж – столь странный, что я не выдержала и пошла с ним знакомиться.
– Добрый день, – говорю, – можно мне тут где-нибудь присесть?
– Да-да, добрый, можно, – торопливо отвечает он, не поднимая глаз, и опять хватается за круглый приборчик с кнопкой. И опять читает прочитанное.
– Как поживаете? – спрашиваю я, пристроившись на окраине литературного поля.
– Еще немного, еще чуть-чуть… – бормочет дяденька.
Ну, думаю, это вряд ли, что еще чуть-чуть. Скорее всего трудная и важная работа у него, раз он весь такой углубленный, кончик носа дергается.
– Вы читали Чехова? – вдруг спрашивает он.
– Читала, – отвечаю я.
– Нравилось?
– И такое бывало, – улыбаюсь я и думаю: посмотрит ли он хоть раз в мою сторону?
– Говорят: гений, гений… – бурчит дяденька недовольно. – А где?
– Что – где? – не понимаю я.
– На какой странице? – И он вдруг резко повернул ко мне свое маленькое безусое лицо с аккуратными морщинками вокруг синих глаз. – Вы кто будете?
– Алина. Гуляю, воздухом дышу.
– Вот вы молодец, детка, что гуляете, а я вот битый час ломаюсь тут и уже дышать не могу. Воздухом… – И он с грустной миной полез в один из пакетов, пошарил и вытянул следующую книгу.
И все сначала. Читает, перечитывает, приборчик с кнопкой, тяжелый вздох.
– А что это у вас? – не на шутку заинтересовалась я. – Что вы делаете?
– Считаю. Это – секундомер. А это – Чехов. Я тридцать раз просчитал «В овраге» и не могу поймать…
– А что вы… ловите? – удивляюсь я.
– Я ловлю момент истины, – грустно пояснил он мне, очевидно, полагая, что я его понимаю.
– Чехов никогда не описывал корриду, – пытаюсь я вернуть его на землю.
– При чем здесь коррида? – Он наконец вгляделся в меня внимательно и будто даже вынырнул из великих глубин, в коих барахтался до моего появления.
– А при том, что «момент истины» переведен с испанского: это когда специально обученный человек попадает острием своего смертоносного оружия в уязвимое место специально обученного быка и последний начинает умирать.
– Да что вы! – Дяденька потрясен. – А почему же все пишут книжки, статьи, делают телепередачи с таким… хм… убийственным названием? Вы замечали – сколько этих моментов истины в заголовках?
– Конечно, замечала. Но я не из тех, кто любит писать в дорогую редакцию. Образование – дело личное.
– А надо, надо писать! – Он вдруг совсем опечалился. – Писать!.. Это страшное дело.
– Почему же? – Я поняла, что он перескочил на другую тему. Мне стало еще интереснее.
– Вот мне заказали сценарий. Я их по жизни написал тучу. Но тут понадобился такой сценарий, чтобы все близко-близко к современной истории нашего дорогого Отечества, документально и реально, как у Чехова в рассказах о мужиках и бабах, но с элементами триллера, и чтобы все плакали от разных чувств. Понима