Назад к книге «Двойной выстрел» [Висенте Бласко-Ибаньес]

Двойной выстрел

Висенте Бласко-Ибаньес

«Открывая дверь своей хижины, Сенто зам?тилъ въ замочной скважин? какую-то бумажку.

Это была анонимная записка, переполненная угрозами. Съ него требовали сорокъ дуро, которыя онъ долженъ былъ положить сегодня ночью въ хл?бную печь напротивъ своей хижины…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Висенте Бласко-Ибаньес

Двойной выстр?лъ

Открывая дверь своей хижины, Сенто зам?тилъ въ замочной скважин? какую-то бумажку.

Это была анонимная записка, переполненная угрозами. Съ него требовали сорокъ дуро, которыя онъ долженъ былъ положить сегодня ночью въ хл?бную печь напротивъ своей хижины.

Вся деревня была терроризирована этими разбойниками. Если кто-либо отказывался подчиниться подобнымъ требованiямi, его поля оказывались опустошенными, жатва погубленною, и могло даже статься, что онъ проснется въ полночь и едва усп?етъ б?жать изъ-подъ рушившейся среди пламени соломенной крыши, задыхаясь отъ удушливаго дыма.

Гафарро, самый сильный и ловкiй парень изъ деревни Русафа, поклялся обнаружить личность разбойниковъ и просиживалъ ночи напролетъ въ засад? въ тростник? или бродилъ по тропинкамъ съ ружьемъ въ рук?. Но однажды утромъ его нашли въ канав? съ пронизаннымъ пулями животомъ и отрубленною головою… Вотъ и разберите, кто это сд?лалъ.

Даже въ валенсiйскихъ газетахъ писалось о томъ, что происходило въ этой деревн?, гд? зпирались съ наступленiемъ ночи вс? хижины, и воцарилась такого рода паника, что каждый искалъ только своего спасенiя, забывая о сос?дяхъ. И при всемъ этомъ дядя Батистъ, алькадъ даннаго у?зда въ округ?, металъ громъ и молнiю каждый разъ, какъ власти, уважавшiя его, какъ силу во время выборовъ, говорили съ нимъ объ этомъ д?л?, и ув?рялъ, что его и его в?рнаго альгуасила Сигро вполн? достаточно, чтобы справиться съ этою напастью.

Несмотря на это, Сенто не пришло въ голову обратиться къ алькаду. Къ чему? Онъ не желалъ выслушивать пустого хвастовства и вранья.

Достов?рно было лишь то, что съ него требовали сорокъ дуро и, если онъ не положитъ ихъ въ хл?бную печь, то сожгутъ его хижину, ту самую, на которую онъ смотр?лъ уже, какъ на сына близкаго къ погибели. Ст?ны этой хижины сверкали б?лизною. Крыша была изъ почерн?вшей соломы съ крестиками на углахъ. Окна были выкрашены въ голубой цв?тъ. Надъ входною дверью вился виноградъ, напоминая зеленыя жалюзи, сквозь которыя проникалъ солнечный св?тъ, отливая яркимъ золотомъ. Кусты герани и лилiй окаймляли жилище и охранялись тростниковой изгородью. А за старою смоковницею находилась хл?бная печь, сложенная изъ глииы и кирпича, круглая и сплющенная, словно африканскiй муравейникъ. Это было все достоянiе, гн?здо, гд? укрывалось то, что онъ любилъ больше всего на св?т? – его жена, трое ребятишекъ, пара старыхъ лошадей, в?рныхъ товарищей въ ежедневной борьб? за хл?бъ, и б?лая съ рыжими пятнами корова, ходившая каждое утро по улицамъ города, гд? она будила народъ печальнымъ звономъ бубенчиковъ, въ то время какъ изъ ея всегда полнаго вымени выдаивали молока на шесть реаловъ.