Петербургский день

Василий Григорьевич Авсеенко

Петербургские очерки #3

«Иванъ Александровичъ Воловановъ проснулся, какъ всегда, въ половин? десятаго. Онъ потянулся, з?внулъ, провелъ пальцемъ по р?сницамъ, и ткнулъ въ пуговку электрическаго звонка.

Явился лакей, съ длиннымъ люстриновымъ фартукомъ на заграничный манеръ, и сперва положилъ на столикъ подл? кровати утреннюю почту, потомъ отогнулъ занав?си и поднялъ шторы. Мутный осеннiй св?тъ л?ниво, словно нехотя, вобрался въ комнату и поползъ по ст?намъ, но никакъ не могъ добраться до угловъ, и оставилъ половину предметовъ въ потемкахъ…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Василий Григорьевич Авсеенко

Петербургскiй день

I

Иванъ Александровичъ Воловановъ проснулся, какъ всегда, въ половин? десятаго. Онъ потянулся, з?внулъ, провелъ пальцемъ по р?сницамъ, и ткнулъ въ пуговку электрическаго звонка.

Явился лакей, съ длиннымъ люстриновымъ фартукомъ на заграничный манеръ, и сперва положилъ на столикъ подл? кровати утреннюю почту, потомъ отогнулъ занав?си и поднялъ шторы. Мутный осеннiй св?тъ л?ниво, словно нехотя, вобрался въ комнату и поползъ по ст?намъ, но никакъ не могъ добраться до угловъ, и оставилъ половину предметовъ въ потемкахъ.

– Какая погода? – спросилъ Иванъ Александровичъ.

– Погода ничего.

– Что ты врешь? Почему-же такъ темно?

– На улиц? темно: время такое. Въ это время всегда темно.

– Еще, пожалуй, дождь идетъ?

– Идетъ. Мокро до чрезвычайности.

– Вотъ дуракъ! Какъ-же ты говоришь – ничего?

– Какъ угодно-съ. Откуда теперь быть погод?? Ни л?то, ни зима. Обыкновенно – слизь.

– Ужасно ты глупъ, Матв?й. Сколько градусовъ?

Матв?й долго стоитъ у окна передъ термометромъ, подымаетъ и опускаетъ толстыя складки на лбу, моргаетъ и что-то считаетъ шопотомъ.

– Ну?

– Три градуса холоду.

– Эге! Морозитъ! Вотъ славно.

– Никакъ н?тъ-съ, морозу н?тъ.

– Какъ н?тъ? Ты-же сказалъ – три градуса холоду.

– Градусникъ показываетъ. Только не морозитъ, слизь.

– Такъ значитъ тепла три градуса.

Матв?й усм?хается, отчего огромные, мрачные усы его подымаются кверху и быстро опускаются.

– Ничего не тепло, помилуйте, – возражаетъ онъ какъ нельзя проще.

Зат?мъ онъ беретъ съ туалетнаго столика ручное зеркальце и молча держитъ его передъ бариномъ.

– Что теб??

– Гляд?ться будете.

Иванъ Александровичъ протягиваетъ руку и беретъ зеркальце.

«Глупъ этотъ Матв?й до невозможности, но вотъ т?мъ хорошъ, что вс? мои привычки наизусть знаетъ», говоритъ про себя Иванъ Александровичъ, и начинаетъ осматривать себя въ зеркало. Это продолжается, впрочемъ, недолго. Онъ отдаетъ зеркало и протягиваетъ руку къ письмамъ. Преобладаютъ печатные циркуляры.

«Милостивый государь. Расширивъ свои обороты и занявъ новое пом?щенiе, соотв?тствующее постоянно возрастающему числу нашихъ клiентовъ…» Подписано: Готлибъ Пипъ, монументный мастеръ.

«Милостив… государ… Пользуясь постояннымъ вашимъ вниманьемъ и вступивъ въ сношенiе съ лучшими заграничными домами…» Подписано: Джонъ Смитъ, спецiальность мельничные жернова.

«Милостивая государыня. Только что получивъ изъ лучшихъ парижскихъ домовъ громадный выборъ моделей осеннихъ жакетовъ, манто, конфексiонъ и пр.».

– Чортъ знаетъ что такое! Это должно быть вовсе не ко мн?! – восклицаетъ Иванъ Александровичъ, и осматриваетъ конвертъ. На немъ значится: Луиз? Андреевн? Фрауэнмильхъ. – В?чно ты путаешь: пакетъ какой-то Луиз? Андреевн? адресованъ, а ты мн? подаешь!

Матв?й беретъ конвертъ, долго разсматриваетъ его, и ухмыляется.

– Это въ седьмомъ номер?. Изъ мамзелей будетъ.

– Что? Изъ какихъ мамзелей?

– Луиза Андреевна. Надъ нами живетъ.

– Хорошенькая?

– Какъ сл?дуетъ. Хряская только изъ себя очень.

– Дурацкiя выраженiя у тебя какiя-то: хряская! Разв? есть такое слово?

– Стало быть есть. Не я выдумалъ.

– Н?мка какая-нибудь. Не люблю я н?мокъ.

– Что въ нихъ, въ н?мкахъ.

– Однако, ты зач?мъ-же мн? чужiя письма подаешь? Снеси къ ней, объяснись, скажи, что баринъ извиняется.

– Швейцаръ перепуталъ, я ему отдамъ. Какiя еще извиненi