Нужда песенки поет

Глеб Иванович Успенский

Растеряевские типы и сцены #2

«…Я сидел на подоконнике раскрытого окна, любуясь этой утренней суматохой. На столе у меня кипел самовар. В эту минуту дверь в мою комнату слегка приотворилась, и вслед за тем высунулась рука с бумагой, сложенной в форме прошения. Я только что хотел было встать, чтобы рассмотреть таинственного обладателя таинственной руки, как в коридоре раздался строгий голос коридорного, дверь захлопнулась, и рука исчезла. …»

Глеб Иванович Успенский

Нужда песенки поет

Было блестящее летнее утро.

По случаю праздника в церквах шел громкий звон, среди которого особенно ярко выдавались веские и тягучие удары соборного колокола; на улице, куда выходили окна моего нумера, по обоим тротуарам валил народ, мещане в новых синих чуйках, в новых картузах с сверкавшими козырьками и в блиставших на солнце сапогах с бураками; чиновники с женами в «фильдекосовых» перчатках, и проч. Общее оживление праздничного дня пополнялось суматохой, происходившей посреди улицы: здесь опрометью мчались порожняки с подгулявшими мужиками и расфранченными бабами; шло хлестанье лошадей, слышалась брань, скрип колес, изнемогавших под тяжестию громадного воза сена, слышалось мычанье теленка с прикрученной к телеге головой…

Я сидел на подоконнике раскрытого окна, любуясь этой утренней суматохой. На столе у меня кипел самовар. В эту минуту дверь в мою комнату слегка приотворилась, и вслед за тем высунулась рука с бумагой, сложенной в форме прошения. Я только что хотел было встать, чтобы рассмотреть таинственного обладателя таинственной руки, как в коридоре раздался строгий голос коридорного, дверь захлопнулась, и рука исчезла.

– Куда прешь? Куда прешь-то? – бушевал коридорный… – Нет у тебя языка спроситься?

– Будьте так добры, извините! – кротко говорил неизвестный посетитель.

– Видишь, никого нету, а прешь?.. Вашего брата здесь много шатается… Вон столовые ложки пропали…

– Помилуйте-с! Мы не воры! Сохрани бог!..

– Ну этого нам разбирать некогда – вор ты или нет, – сердито говорил коридорный, поплевывая на сапог и шаркая по нем щеткой. – Нам этого, – продолжал он, – разбирать не время… У нас вон двенадцать нумеров в одной половине. Всякому принеси самовар да сапоги вычисти. У нас этого, брат…

– Доложите по крайности. Сделайте вашу милость!

– Так-то!.. У нас этого нет, чтобы… А то прет незнамо куда. У нас благородные останавливаются… На каждой соринке взыскивают… День-деньской как лошадь, прости господи, ни тебе уснуть, ни тебе…

– Ива-а-ан! – закричали на дворе.

– Тьфу, чтоб вам! Расхватывает же их, чертей!

– Ива-а-ан! Ты оглох?..

– Сей-час! О-о, чтоб вас разорвало!.. Сей-ча-ас-с!.. Давай бумагу-то! – швырнув сапог в угол, заключил Иван и торопливо вошел в мой нумер.

– Вон бумагу принес, – сказал он, сунув ее в мои руки. – Почитайте-кось… Надо быть, на бедность просит… А ты, любезный, – говорил он в коридоре, – ты в другой раз сказывайся… Нам этого нельзя… Шут тебя знает, кто ты такой? Сейча-ас! – ответил он на голос со двора и бросился по коридору.

Я развернул бумагу и прочитал следующее: «Господин Иванов, пиро– и гидро-техник, на короткое время прибывший в г. N, честь имеет доложить высокопочтеннейшей публике, что имея искусство в египетской, арабской, ефиопской, индейской, халдейской и других магиях и состоящей из новых фантастических опытов и призраков тайной и натуральной увеселительной магии, что давая оные представления в высокоблагородных домах, по весьма умеренным ценам, с аппаратами и без аппаратов, попури из мира чудес, каббалистика[1 - Каббалистика – средневековые магические «науки».] и чревоувещевание по весьма сходным ценам; также индийское ескамотирование[2 - Ескамотирование (правильно эскамотирование) – здесь: фокусы, основанные на ловкости рук.], гирлянда роз, невозможность в действии, обезглавление головы, носа и других частей тела, и проч., и проч., и проч…»

В конце было прибавлено: «льстя себя надеждой», и красовалась подпись: «Пиро-гидро-техник Капитон Иванов. Сего числа…»

Фокусов в подобном роде было на