Ворожея. Любовью спасены будете

Андрей Леонидович Звонков

Здоровье России с доктором Звонковым

Судьба врача – увидеть больше горя, чем выпадает многим… и глубже других постичь цену неизбежности. У медицинских работников свои, более короткие отношения с опасностью и смертью. И мистика в их жизни тоже своя, связывающая в тугой нерасторжимый узел тысячи жизней, прошедших через их уверенные руки.

Как расплести эти спутанные жизни и нащупать среди них ту единственную, что дороже всех прочих? И как увязать ее со своей, если против выступает сила, которая древнее, напористее и изощреннее современной медицины?

Андрей Звонков

Ворожея. Любовью спасены будете

Памяти

врача «Скорой помощи» Сергея Абрамова

и фельдшера Виктора Червякова,

погибших 4 ноября 1992 года

Немного забегая вперед

Пусть нас разъединят или соединят!

Пусть хоть дустом вонючим потравят!

И магнезию пусть навсегда запретят!

Колпаки пусть носить нас заставят!

Пусть в полях все посевы съедят грызуны

И сгниет под нитратами овощ,

Пусть провалится к черту все, в тартарары,

Но останется «Скорая помощь»!

    ВАДИМ ГОЛОВАНОВ

Как это бывает у нас, на «Скорой», очень редко судьба дарит дежурным бригадам в промежуток где-то между полуночью и тремя-четырьмя часами утра неожиданное затишье. Редкая ночь, когда ни у кого ничего не болит, никто в районе не задыхается, никого не беспокоят скандалящие соседи и ни у кого не текут краны… Просто на удивление у всех все в порядке.

И тогда слетаются на подстанцию бригады, извлекается из одежного шкафчика старенькая гитара, и те, кто не ушел спать на жестком топчане, подложив под голову свернутую суконную шинель или наволочку, набитую скомкавшейся ватой, заваривают крепчайший чай, курящие сворачивают из крепких желтоватых «карт вызова» фунтики вместо пепельниц и начинают рассказывать вечные скоропомощные байки или слушать скоропомощные песенки, исполненные черного юмора и здорового медицинского цинизма.

В эту ночь песен не пели. Разговор зашел о парапсихологии и экстрасенсах. Из пяти ночных бригад спать ушла педиатр Симонова, не высидела Марина Захарова, оставив солнечную щебетунью Женю Соболеву, поднялась и, помахав всем ручкой, отправилась во врачебную – подремать. Не стал бороться с усталостью и врач бит-бригады реаниматолог Лацис. Тему паранормальности поднял доктор Прысков, не усомнившийся в реальности, а как раз наоборот – утверждавший, что не раз наблюдал, как у него самого не раз и не два обнаруживалась способность снимать боль при осмотре. В совпадения он не верил. И утверждал, что есть что-то такое в людях, загадочное и непонимаемое, а главное, отвергаемое официальной наукой.

Самый старый фельдшер на подстанции Борис Акимыч Супрун затоптал докуренную до мундштука «беломорину». Вытер пальцами углы рта, отобрав у меня, второго фельдшера, с которым работал, литровую глиняную кружку, сделал большой глоток чая и сказал:

– Про экстрасексов[1 - Супрун намеренно коверкает слово.] ничего сказать не могу, это слишком уж умно для меня. Но вот в бытность мою заведующим фельдшерско-акушерским пунктом в Рязанской губернии, когда я был чуток постарше вас, году… дай бог памяти, в шестьдесят пятом, кажется… с колдуньей настоящей дело иметь пришлось. Вот.

Мы притихли.

Женечка Соболева вскочила и, убегая в соседнее помещение к плитам с чайниками, взмолилась:

– Борис Акимыч, подожди, я чайники поставлю!

Чайники – это важно! Собравшиеся давно выдули кипяток, и вновь прибывшим, если таковые обнаружатся, придется ждать, пока согреется новый. Поэтому к чайникам для жаждущих бригад у всех отношение было трепетное и ответственное. Попил сам – подумай о других.

Акимыч милостиво сделал паузу, отпивал из кружки, копался в растрепанной пачке «Беломора», выбирая папироску поцелее, дожидался, пока Женечка вернется к столу, укутается шинелькой и станет слушать, подперев кулаками пухленькие розовые щечки.

– Колдуньей, Акимыч… – подтолкнула Женька, как иногда напоминают людям, посреди фразы забывающим, о чем же это говорили.

– Ну так вот, – нача