Майне либе Лизхен

Марина Витальевна Порошина

В далеком заснеженном уральском городе в 30-х годах прошлого века полюбили друг друга юная Лиза Воронова и молодой немецкий архитектор Эрнст Леманн… Это звучит как начало длинной и очень красивой истории.

Увы, жизнь грубо вторглась в их роман, растоптала и разрушила их чувства. Прекрасная сказка обернулась трагедией.

Но на память об Эрнсте у Лизы остался причудливый дом-корабль, построенный по его проекту. А еще – надежда. Надежда, что случится чудо и однажды она вновь услышит, как он произносит с бесконечной нежностью: «Майне либе Лизхен…»

Марина Порошина

Майне либе Лизхен

Это был счастливый дом. Но такой дом нуждается в людях.

    Агата Кристи

Все еще черно-фиолетовая, но уже не страшная туча, огрызаясь молниями и погромыхивая, нехотя отползала в сторону дальнего леса, и освободившаяся, свежевымытая половина неба была прозрачной и ослепительно-голубой. Город, на четверть часа замерший под натиском оглушительной июльской грозы, приходил в себя, улыбаясь и отряхиваясь.

По главной улице города ехал огромный синий автобус, блестя на солнце мокрыми дельфиньими боками. В больших, наглухо тонированных стеклах отражались дома, деревья, мосты, строительные краны, купола соборов. Двигаясь осторожно, как слон, по неотложным делам вынужденный заглянуть в посудную лавку, автобус свернул с главного проспекта (конечно же, имени Ленина) на тихую зеленую улицу имени уральского писателя Бажова и не без труда припарковался возле небольшого двухэтажного дома. Дверь автобуса, тихонько вздохнув, уехала вбок, и из невидимого автобусного нутра начали выходить люди. Они разминали ноги, говорили друг другу что-то на немецком, кажется, языке и с любопытством оглядывались по сторонам, доставая фотоаппараты, – словом, вели себя так, как ведут себя туристы в любом уголке мира. Но в обычном городском дворе, застроенном пятиэтажками образца тридцатых годов прошлого века, где никаких достопримечательностей не наблюдалось, любознательные пассажиры шикарного автобуса выглядели так же неуместно, как и он сам.

Девушка-экскурсовод процокала на тоненьких каблучках к дому, старательно обходя лужи, за ней гуськом послушно потянулись туристы, и пару минут спустя возле автобуса остались лишь двое – шофер и высокий мужчина в длинном сером плаще и мягкой серой фетровой шляпе. В его облике тоже было что-то странное: так одевались советские разведчики, работавшие в тылу врага, если судить по фильмам семидесятых годов, но уж никак не туристы, путешествующие в июле по российской провинции. Мужчина не спешил последовать за остальными, отчего-то медлил и смотрел себе под ноги. Потом он, как будто решившись, наконец поднял голову и взглянул наверх – туда, где за окном второго этажа угадывался женский силуэт.

…Женщина, судорожно сжав рукой горло, отшатнулась от окна: она совершенно ясно увидела, что у мужчины в сером плаще нет лица.

День первый

Воспоминания о лете

–?Нас утро встреча-ает прохладой,

Нас ветром встреча-ает река.

Люби-имая, что ж ты не рада

Веселому пе-енью гудка?!

Левушка поерзал под одеялом, устраиваясь поуютнее, и сквозь сон довольно улыбнулся: судя по исполняемому репертуару, сегодня с утра у Ба ничего не болит. В последнее время такое случалось нечасто, особенно зимой, когда какая-нибудь из обширного списка официально имевшихся у Ба болезней непременно норовила напомнить о себе. Хотя сама Ба считала себя здоровой именно потому, что у нее каждый день болело в разных местах, а не все время в одном и том же. Но если болело сильно, то она, будя Левушку, бормотала что-нибудь из репертуара Аллы Пугачевой, которую изрядно недолюбливала в последние годы, и чем короче становились юбки примадонны и моложе любовники, тем язвительнее бормотала Ба свой утренний репертуар. Но Левушка и против Пугачевой в аранжировке Ба ничего не имел, ворчливое «гложет-сердце-кручина-давит-грудь-подоконник» тоже означало, что, в принципе, все нормально. Плохо, если он просыпался от звона будильника, заведенного с вечера «на всякий случай». Таким образом, противный трезвон означал, что наступил как раз тот самый «всякий с