Овечки в тепле

Анке Штеллинг

конtext

Её зовут Рези, его – Свен, она пишет, он рисует. Рези выросла с верой в мечту о равенстве, о справедливом мире без привилегий и с шансами для всех, и они со Свеном, стартовав с нуля, позволили себе четверых детей. Но идеалистические представления 1980-х годов о социальном равенстве потерпели крах. В данном случае в Германии. Надежды на равенство рухнули. Причём это совпало по времени с распадом СССР как воплощения осуществлённой мечты о равных возможностях для молодёжи разного происхождения.

В 80-е годы считалось, что все люди равны, каждый может пробиться своими стараниями и скоро все заживут по законам справедливости. Неудачи родителей в этом отношении стыдливо замалчивались, и из истории жизни своей матери Рези знала лишь три эпизода, а в личном дневнике от умершей осталась всего одна фраза. Рези возмущена этим, и от собственных детей она решила ничего не скрывать. Обращаясь к старшей дочери Беа, она рассказывает о себе, о юношеских надеждах на альтернативную жизнь и о реальном прибытии в супружеские и родительские будни. А также о формах обустройства, о дружбе, которая, как известно, заканчивается там, где начинаются деньги, и о том, каково быть рассказчицей, протагонисткой собственной истории, преодолевая стыд и обвинения со стороны.

В принёсшем успех немецкой писательнице Анке Штеллинг романе главная героиня оглядывается на утраченные иллюзии, и в её глазах возникает смятенный, неоднозначный, резко освещённый моментальный снимок современности, где происхождение по-прежнему определяет будущее человека, общество разделяют глубокие рвы и всё меньше людей принимают решение о том, кому давать слово и кому нет.

Анке Штеллинг

Овечки в тепле

Anke Stelling

SCH?FCHEN IM TROCKENEN

© Verbrecher Verlag, 2018

© Т. Набатникова, перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ТОО «Издательство «Фолиант», 2020

Видишь ли, Беа, труднее всего понять, что самое главное и что самое худшее, а если тебе это худо-бедно удастся, самое ценное то, что в этом нет никакой однозначности. Должна сказать об этом с самого начала, поскольку я сама это постоянно забываю. А всё потому, что так велика моя потребность в однозначности и больно понимать, что её не бывает. Но в то же время это понимание утешительно.

Как может быть утешительным то, что причиняет боль? Вот именно. Об этом я и говорю.

Если, к примеру, я скажу тебе: «Я тебя люблю». О да, я тебя люблю. Это невероятно. Ты необыкновенная! Ты такая красивая, умная и живая, ты лучшая во всём: хоть обниматься с тобой, хоть ругаться – одно удовольствие. Ты лучшее, что со мной когда-либо случалось, но вместе с тем для меня было бы предпочтительнее, если бы тебя не было, потому что я не выдерживаю тебя и того, что ты есть. Того, как я боюсь за тебя, как боюсь за себя – и всё только потому, что ты родилась. И я должна тебе со всей серьёзностью посоветовать бежать отсюда как можно скорее. Беги со всех ног, увеличивай дистанцию между мной и собой, вырастай поскорее. Я для тебя отрава, понятно? Семья – это рассадник неврозов, а хозяйка этой грядки, владычица в этом гнездилище я. Когтистая орлица с тёпло-мягким высиживающим задом, хриплым криком и громадным размахом крыльев, я схвачу любого, кто близко к тебе подойдёт, вырву глаз, я кружу над тобой, учу тебя летать и во всём тебя опережаю. Я покажу тебе красоты и опасности этого мира, а когда ты улетишь одна, я останусь ждать тебя в гнезде: исполненная доброты, гордости и зависти.

Да ты и сама давно знаешь, о чём я говорю.

Недавно ты прямо-таки содрогнулась, придя домой:

– О боже, чем здесь так воняет?!

И ты права, дорогая. Воняет. Нами. Семьёй. Так утробно, укромно, противно, беги! Прильни к моему сердцу. Но помни, тебе надо прочь отсюда.

Известно же

У меня позднее зажигание. Или это у всех так, что им лишь к середине жизни внезапно бросается в глаза то, чего они не замечали все прошлые годы, хотя ведь всё было на виду?

Я всегда считала себя умной: дескать, знаю жизнь, умею понимать людей. В конце концов, ещё до школы я умела читать, хорошо выражать свои мысли и без проблем сч