Кабанья голова
Катя Панова
Йоргас всегда ходит тихо, будто крадётся, как кошка, невесомо ступая босыми пальцами. Особенно внимательные могут лишь различить лёгкий шорох его ниспадающих одежд и почувствовать поток тепла при его приближении. Хаварт давно уже ничего, кроме боли, не чувствует, да и та уже так приелась, что еле-еле отзывается раздражающим покалыванием в затылке. Так что никакого тепла, никаких шорохов – вот только Хаварт всегда знает, когда возвращается Йоргас. Чувствует приближение связей.
Катя Панова
Кабанья голова
Йоргас всегда ходит тихо, будто крадётся, как кошка, невесомо ступая босыми пальцами. Особенно внимательные могут лишь различить лёгкий шорох его ниспадающих одежд и почувствовать поток тепла при его приближении. Хаварт давно уже ничего, кроме боли, не чувствует, да и та уже так приелась, что еле-еле отзывается раздражающим покалыванием в затылке. Так что никакого тепла, никаких шорохов – вот только Хаварт всегда знает, когда возвращается Йоргас. Чувствует приближение связей.
Йоргас идёт уверенно, не останавливаясь потрепаться ни с кем из присутствующих, а Хаварта всегда задевала эта гордыня туполобых идеалистов, и он скрещивает руки, ведь Священное Пламя не обращает внимания даже на него, когда проходит буквально в полуметре, чуть не задевая плечом. Они оба могут становиться неосязаемыми, если захотят, и иногда Хаварту кажется, что как только они сталкиваются, незамедлительно этим пользуются. Но проходит пара секунд, и вот Хаварт уже тенью следует за массивной фигурой через зал, и никто не удивляется, что их натурально тащит друг к другу, ведь они связаны кровью ещё с тех времён, когда никто этого делать не умел. Первая попытка связать людей узами стала их первым проклятием. Уже потом потянулись следующие. Порочная связь – шутили другие демоны. А Хаварт мог добавить ещё кучу синонимов. Сломанная, искажённая, изуродованная, деформированная. Ошибочная. Но связь.
И Хаварт вновь идёт за ним. Йоргас, качнув от раздражения головой, резко сворачивает в свой угол, к огромной разложенной на столе карте, которую Уиллоу достал у местных торговцев. Он берёт красные чернила, что-то зачёркивает, дорисовывает ещё несколько объектов, ставит пару пятен, строчит какие-то дополнения. Хаварт мельком оглядывается – все заняты своими делами и не выказывают никакого интереса работе гениального творца, который сейчас стоит, уперевшись в стол двумя руками, и направляет всю свою волю на то, чтобы смотреть в долбаную карту, но ни в коем случае не на человека, стоя?щего рядом. Зрачки предательски дёргаются, подсознательно стараясь зацепить его образ хотя бы боковым зрением, но разум непоколебим. Хаварт слишком чётко это видит и тихо усмехается. Очевидно, Йоргас ждёт, когда же он заговорит. Но Хаварт ещё пару минут не может вытолкнуть ни слова (с каждым разом всё сложнее), а Йоргас, хмурясь, прикрывает глаза и начинает нервно отстукивать пальцем ритм.
– Сколько сегодня деревень спалил? Пять? Идёшь на рекорд, – Хаварт еле подавляет рвущийся наружу тяжёлый вздох, заменяя его весёлым спокойным тоном, к которому привыкли окружающие. Йоргас всё так же холодно делает вид, что никого рядом нет, но Хаварт видит, как облегчённо опускаются его плечи. Поэтому продолжает.
– Как люди? Попался кто интересный? В этот раз никого не было жаль сжигать заживо? Йоргас молчит. Хаварт привык.
– И долго ты ещё собираешься возиться с обывателями?
– Лучше уж с ними, чем здесь… – слышится Хаварту, хотя губы Йоргаса совершенно не шевелятся.
Хозяин Таверны подходит ближе, поворачивается спиной, чтобы не видеть надоевшего каменного лица, облокачивается на стол, точнее, делает вид, ведь если действительно попытается, то просто провалится сквозь него. Он тоже мучается от их странного общения. Пауза затягивается, и он чувствует себя ужасно, ведь всё ещё совершенно не знает, о чём говорить с Йоргасом, а Йоргас и не хочет говорить с ним. Но Проповедник, перестав слышать болтовню, снова хмурится и позволяет себе чуть дёрнуть голову к Хаварту, поворачивается ухом, будто пытаясь подслушать его мысли. Хаварт всё же вздыхает, уже открывает рот, чтобы