Архангел. Стихотворения (2018–2023)

Виктор Дмитриевич Волков

В дебютный сборник Виктора Волкова (род. 1997) вошли произведения из пяти книг. Стихи молодого автора отличает разнообразие жанров – от лирической исповеди до сюжетных миниатюр. В них сказка граничит с реальностью, создавая уникальный фон для переосмысления привычных тем. Продолжая традицию русской поэтической формы, поэт стремится расширить горизонт возможностей языка и открыть новые смыслы.

Виктор Волков

Архангел. Стихотворения (2018–2023)

© Волков В.Д., 2023

* * *

Поэзия Волкова – сплав лирики и своеобразной эпичности. Сокровенное и трагическое, душевные порывы и непростая нынешняя повседневность, фантазия и документальность, хранимая в сердце тайна и оправданная откровенность в этих динамичных, выразительных, ярких, порою яростных по накалу мыслей и чувств, очень личных, со своим собственным взглядом на мир, со своим голосом, своим лицом, сразу же узнаваемых, всегда выстраданных, смелых, даже отважных стихах словно сплетены в некий энергетический, светящийся шар. Волков, по всему строю, по словарю, по структуре стихов, поэт очень русский. Он прямой продолжатель линии Леонида Губанова в нашей поэзии. В его стихах, как это было и у Губанова, есть то, что с такой силой высветилось когда-то у Бодлера, – ранимая и беззащитная прямота решительных и суровых определений, радость сквозь боль, готовность принять и понять все многообразие и все сложности жизни, умение смотреть прямо в глаза яви.

    Владимир Алейников

Из книги «Глубокой ночью»

Он словно попал в неизвестную страну, где были свои законы и где очень быстро забывали друг о друге.

    Ю. Тынянов

Труп (чей?)

Как только выпишусь из морга,

числа четвертого, седьмого

спою, как мог «Лесоповал»

спокойно, будучи в фуфайках,

про лебедя, про звёздный факел

всем исповедоваться вам.

Как сам я, лет восьми, шести ли,

притопывал ногой, в квартире,

кружился робко и вздыхал, –

но в чём таинственности смысл

я понял только лёжа, снизу,

убитый строго наповал.

Не спеть ли вам

«Лесоповал»?

«Сам ты сочинил тюрьму…»

Сам ты сочинил тюрьму

в рассыпной пустыне

и упёрся ты в бетон,

вне сомнений, сам,

и молитву лишь о том,

чтобы отпустили,

не прочёл, а на песке

пальцем написал.

Только если можно вскрыть

прутья гадкой клетки

и, отчалив, показать

шиш офицерью,

то пустынная тюрьма

держит крепко-крепко:

даже не пытайся – засмеют.

«Вокруг белеющие рты…»

Вокруг белеющие рты –

не с той банальной пеной,

как будто изменить им ты

всем невзначай успела,

и даже с пеною не с той,

что всякий, в дивном споре,

доказывает смысл пустой,

как будто что-то понял.

Белеющие рты вокруг

совсем иного сорта! –

не спрашивай теперь, мой друг,

о призрачном, высоком:

я вижу рты, белее дня,

светлее дум, рассветов,

и нету истин у меня,

и всех ответов нету.

И мой теперь, в песке зеркал,

белеет славный ротик,

хоть я и долго возникал,

хотя и был я против

тех окруживших чудаков,

молчаний тех, той пены,

хоть изо всех безумных ртов

белел мой – самый первый.

«С левой ноги встаю…»

С левой ноги встаю,

словно в колодец – бах, –

не соберёшь мою

душу теперь, судьба.

Снова, но с правой ноги,

этим же утром встал:

чувствую, что другим

станет теперь сустав.

Так уж и быть – больной,

встану с обеих ног:

шуточкам надо мной

весело и смешно.

Из-под пижамы хоть

высуни два крыла, –

не уберечь мне плоть,

так же, как и талант.

Я уж почти взлетел,

и подо мной диван, –

сколько там было тел

рядышком… Ну и дела!

С ними, пожалуй, в них

трепет мой, танцы чувств, –

от подобной родни

разве я улечу?

Лучше бежать в огонь

тоненьким и хромым, –

с этой больной судьбой

мы теперь паханы.

Кости ломаем, пьём,

часто к утру храпим:

я – ношу медальон,

она – грызёт мандарин.

Знают про нас почти

два человека, три, –

не поленись, прочти,

с нами поговори!

Всё мы расскажем, всем

лапу протянем – на! –

пусть я порою слеп,

пусть и она больна.

Нам нужна позарез